Южная звезда

Верн Жюль Габриэль

Начав эту записку, Сиприен решил не отправлять ее до тех пор, пока он не будет в состоянии дополнить ее новыми наблюдениями. После этого он поужинал и лег спать.

Встав на другой день утром, Сиприен вышел из своего домика и стал задумчиво прогуливаться по россыпям. Встречавшиеся с ним диггеры провожали его далеко не дружелюбными взглядами. Но он их не замечал, потому что совершенно забыл о том, каковы будут последствия его важного открытия для всех обитателей этого края, — последствия, представленные ему с безжалостной очевидностью фермером Уоткинсом еще накануне, то есть разорение концессионеров Грикаланда. Тем не менее

обстоятельство это могло встревожить любого в этом полудиком краю, где люди, не задумываясь, своими руками производят над другими суд и расправу.

Что касается самого фермера, то после тревожной ночи, в которой Джону Уоткинсу снились алмазы невероятной стоимости, ему пришли в голову и иные соображения, а именно: что люди, подобные Аннибалу Панталаччи, и другие диггеры могут иметь причины прийти в бешенство от сделанного Сиприеном открытия; это было вполне естественно ввиду того, что они обрабатывали участки на свой счет; но что его положение как фермера было совсем иным.

Конечно, и на нем отчасти могло отразиться понижение цен на алмазы: в случае, если все население Грикаланда разбредется в разные стороны, ценность его фермы упадет, продукты ее не будут уже иметь прежнего сбыта, дома и хижины будут пустовать за отсутствием жильцов, и ему, может быть, даже придется покинуть край, ставший непроизводительным.

«Это так, — говорил себе Джон Уоткинс, — но прежде чем дело примет такой оборот, пройдет немало лет. Ведь производство искусственных алмазов не имеет еще практического применения даже в изобретении господина Мере! Может быть, случай сыграл здесь не последнюю роль. А пока случай ли ему помог или что-нибудь другое, но факт тот, что он уже сделал алмаз огромной ценности, и если натуральный камень таких же размеров будет стоить миллионов пятьдесят, то этот — нужды нет, что он искусственный, — будет стоить еще дороже. Да, это так! А потому надо удержать этого молодого человека во что бы то ни стало. Надо хотя бы на некоторое время лишить его возможности звонить во все колокола о своем изобретении. Необходимо сделать так, чтобы этот алмаз остался в семействе Уоткинсов и вышел бы оттуда не иначе как разменянный на солидные миллионы. Удержать здесь изобретателя мне будет нетрудно, даже не принимая на себя серьезных обязательств: Алиса здесь, и с помощью Алисы я сумею заставить его отложить свой отъезд в Европу!.. Да!.. Надо это сделать, даже если мне придется обещать ему руку моей дочери!.. Даже если я действительно выдам ее замуж за него!..»

И Уоткинс, побуждаемый корыстолюбием, не задумываясь, пошел бы даже на это. В этом деле он думал лишь о себе, видел только свою выгоду! И если у старого эгоиста мелькнула мысль о дочери, то единственно для того, чтобы тотчас успокоить себя словами:

«Алиса, впрочем, будет довольна. Этот молодой безумец красив! Он влюблен в нее, и мне кажется, что и она не осталась равнодушной к его любви. А что же может быть лучше, как не соединить два любящих сердца!.. Или хотя бы дать им надежду на этот союз до того времени, когда дело это будет упрочено!.. К черту Аннибала Панталаччи и его приятелей, своя рубашка к телу ближе, даже в Грикаланде!»

Так рассуждал Джон Уоткинс, положив на одну чашу весов будущность родной дочери, а на другую — кусок простого кристаллизованного углерода, и очень радовался тому, что чаши держались на горизонтальной линии.

Раз решение было принято, он не хотел

выжидать обстоятельств, не зная наверное, какое направление они примут, и потому пожелал немедленно увидеться со своим жильцом, что было легко выполнимо, потому что молодой инженер каждый день приходил на ферму; а главное, фермер желал снова увидеть чудный алмаз, принявший в его сновидениях колоссальные размеры.

Мистер Уоткинс направился к хижине Сиприена, который ввиду раннего утреннего часа был еще дома.

— Ну, как же вы почивали, мой юный друг? — сказал он Сиприену добродушно. — Спокоен ли был ваш сон в эту первую ночь после великого открытия?

— Очень хорошо, мистер Уоткинс, очень хорошо, — ответил молодой человек холодно.

— Как! Вы могли спать спокойно?!

— Как обыкновенно.

— И все эти миллионы, вышедшие из вашей печи, не потревожили вашего сна?

— Нисколько, — ответил Сиприен. — Поймите же, мистер Уоткинс, что алмаз этот может стоить миллионы только при условии, если он произведение природы, а не химика…

— Да!.. Да… господин Сиприен! Но уверены ли вы, что можете сделать еще несколько таких алмазов?.. Можете ли вы отвечать за это?

Сиприен колебался ответить на этот вопрос, зная, сколько может быть непредвиденного в подобного рода опытах.

— Видите, — начал снова Джон Уоткинс, — вы не можете поручиться за это! А потому до второго опыта, успешно сделанного вами, ваш алмаз сохранит свою огромную стоимость. И зачем до времени говорить всем, что камень этот искусственный?

— Повторяю вам, что я не могу скрыть этого важного научного открытия!

— Знаю… знаю! — возразил Джон Уоткинс, сделав молодому человеку знак молчать, точно боясь, что разговор этот будет кем-нибудь услышан на улице. — Да… да. Мы еще возобновим об этом разговор!.. Но не заботьтесь о Панталаччи и о всех других!.. Они ничего не скажут о вашем открытии, потому что это не в их интересах; им гораздо выгоднее молчать об этом! Поверьте мне… подождите!.. А главное, думайте чаще о том, что дочь моя и я очень рады вашему успеху!.. Да… очень рады!.. Но не могу ли я взглянуть еще раз на этот чудный алмаз?.. Вчера я плохо рассмотрел его!.. Не позволите ли вы мне…

— Его нет у меня! — сказал Сиприен.

— Вы его отправили во Францию! — воскликнул мистер Уоткинс, пораженный этой мыслью.

— Нет… нет еще! В необработанном виде нельзя судить о его красоте! Успокойтесь!

— Кому же вы его отдали? Боже мой! Кому?

— Я отдал его отшлифовать Якобу Вандергарту и не знаю, куда он унес его.

— Вы доверили такой алмаз этому старому сумасшедшему! — воскликнул Джон Уоткинс вне себя от ярости. — Но это чистое безумие, сударь! Да, безумие!

— Полноте, — возразил Сиприен, — что станет делать Якоб или кто-либо другой с алмазом, стоимость которого в глазах тех, кому неизвестно его происхождение, равняется пятидесяти миллионам? Неужели вы думаете, что его можно продать тайно?

Мистер Уоткинс был до некоторой степени побежден этим аргументом, хотя он далеко еще не успокоил его, и он дорого бы дал — да, очень дорого, — чтобы легкомысленный инженер не доверял своего алмаза старому гранильщику или же чтобы этот последний уже возвратился в Грикаланд с драгоценным камнем.