Южное лето (Читать на Севере)
Шрифт:
Вежливость: он открывает дверь в ванную. Там девушка. Она говорит: «Немедленно закройте». Он отвечает: «Сейчас закрою».
Кот Руслан
Кот Руслан очень красив.
Серый, с голубыми глазами.
Нежный, ласковый.
Четыре года жил в трёх семьях одновременно, как родной.
Под тремя именами: Руслан, Стив, Стопарь.
В каждой имел своё имя, свою постель, свою еду.
В одной пил молоко.
В другой не выносил
В третьей ел специальную еду для котов-кастратов.
Всюду любили.
Мышей не ловил.
Никто и не требовал.
Считалось, что он лечит.
Он лечил всё.
Во всех трёх семьях!
Пока не застукали.
Две семьи явились в третью.
Но, и застукав, продолжали любить.
Целовали, запирали.
Он вырывался, убегал и лечил, лечил всех своим маленьким телом.
Не только его любили, но и он любил.
Но не мог понять, он же не человек, почему у него должна быть только одна семья.
Если бы люди не старели, был бы запрет на появление новых.
Вы на это пойдёте?
Я на это не пойду.
Буду стареть.
Я от нового хорошего не жду.
Но все ждут…
Пусть появляется.
Мы исчезнем.
Культурный слой должен расти телами и текстами.
От нас останутся весёлые размышления, мобильные телефоны, теракты и Интернет.
Немало.
Нам досталось телевидение, авиация, памперсы и Голливуд.
Тоже неплохо.
Предыдущим – паровозы, телефоны, «Титаник» и Толстой.
Очень неплохо.
Слою от слоя не отставать!
Примите и прощайте.
Прощайте и примите.
Без шума и суеты.
Без речей и завещаний.
Летайте.
Включайте.
Читайте.
Пользуйтесь.
Теперь это ваше.
На Привозе мальчик семи-восьми лет на трёхколёсном велосипеде.
Сзади у велосипеда большая корзина.
Папа малыша закупает продукты по списку и складывает в корзину.
– Ну что, поехали? – спрашивает ребёнок.
– Поехали за картошкой, – отвечает отец.
Я завидую ему и сыну его.
– Алло! Зина дома?
– Нет. Что ей передать?
– То, что вы слышали.
Раньше, когда говорил:
– Я пошёл…
Спрашивали:
– Куда?
Сейчас, когда говоришь:
– Я пошёл…
Тебе говорят:
– Ну, иди!
Жара
Лето 2010-го – воздух тридцать четыре градуса, вода тридцать.
Люди стоят по пояс в воде и беседуют.
Низ комфортен.
Проведёшь рукой – вода.
Присел – встал.
Присел – как бы весь в воде.
Воду видишь, но не чувствуешь.
Встал.
Присел.
На
Тысячи стоят и сидят в воде.
Едят.
Одна голова с другой выясняет отношения.
Кто-то ест.
Головы, как арбузы на воде.
– Вы проглотите осу: у вас круассан. Она его тоже любит.
Присели, встали…
– Она ждёт, мерзавка. Вы можете ждать на лету?
– Нет.
– Они жалят во рту. Язык неимоверно опухает. Вот вы сейчас очень медленно и доброжелательно выходите и выводите за собой осу.
Там положите на крышку урны круассан – главное, не мешайте ей. Сами поедите дома.
На остановке
– А что, сегодня не идут троллейбусы?
– Нет.
– Так вот же прошёл один.
– Так что ж вы спрашиваете?
– А вон тот парень говорит, что не идут…
– Значит, не идут.
– А этот почему прошёл?
– Чёрт его знает… Нездешний…
– Как? У него же провода!
– Вы бы видели, кто их вешает. Куда им надо – туда и вешают.
– А этот куда поехал?
– Куда им надо.
– А вы чего стоите?
– С вами разговариваю.
– А мне зачем с вами разговаривать?
– Но вы же разговариваете!
– Так я же по делу.
– Так я же это понял.
– Так мы что, закончили?
– Если вы хотите, можем продолжать.
– Нет…
– Ну, так идите. У вас же нет времени.
– Нет…
– Надо говорить: «Нет, у меня времени нет!»
– Два раза «нет»?
– Некоторые по пять раз говорят. Очень убедительно. О! Вот ещё один троллейбус. Садитесь!
– Он без номеров.
– Они все сейчас без номеров.
– Куда он пойдёт?
– Внутри там спросите. Но они не скажут…
– Спасибо. Я сяду.
Водитель: «Троллейбус дальше не пойдёт!»…
– Всё! Высаживайтесь.
…«Следующая: улица Пушкинская…»
– Садитесь!
В Одессу – это на Родину, к своим.
Сейчас многие на Родину к чужим приезжают и стараются жить.
1970 год.
В ресторане «Прибой» прямолинейно играл оркестр, танцевали две официантки, им пела певица. Тревожное время. В Одессе холера.
Берлин
Она подумала, что я не обрадовался, встретив её. Мы выросли в одном дворе, хоть в разное время. Но я действительно не обрадовался, встретив её в этом месте. Берлин. Улица Унтер-ден-Линден. Она в колготках, с сигаретой, под фонарём. Да, узнал я её. И выглядела она замечательно. И я был рад, но не обрадовался. Она бросилась ко мне на шею: «Дядя Миша!»