Южное лето (Читать на Севере)
Шрифт:
Просто переходит в буквы, которые передают только то, что могут.
И вызывают ответы.
Хорошие сгорают мгновенно.
Плохие горят долго, сохраняя жар в топке, называемой душой.
P. S. Автор – единственный, кто может стать лучше, прочитав это!
Огромный тост
Выпьем за водку, за коньяк, за виски, за текилу, за чачу, за сливовицу, за обыкновенный сельский самогон,
Выпьем за ликёр, за марочные вина, за портвейн «777».
За клюковку Танечки Тарасовой, великой женщины и тренера.
За самогон Олега Губаря.
За закуску, за горячее, за гостей, то есть за нас, прошедших через спирт «Роял».
Выпьем за повсеместный плодово-ягодный с дождём и грязью.
За фуршет подвальный Привозный под конфетку соевого шоколада Розы Люксембург.
За всё, что избавляло нас от жизни и отправляло нас, слюнявых, грязных и счастливых, за кордон.
На Запад, в Африку со стариком Хемингуэем – безоружных на сафари, на корриду, в Гайд-парк.
Выпьем за джин «Бифитер».
За содовую.
Мы про неё читали.
Мы ещё не знали, что «Боржоми» лучше.
Как «Лидия», как «Изабелла».
Всё дело в качестве литературы.
Выпьем за самогон.
За мутный сельский самогон в бутылке, заткнутый початком кукурузы.
За кайф.
За потрясающий полёт.
За женский смех и шёпот прямо в ухо с покусыванием.
А дальше выпьем за закуску.
Холодное…
Как в ресторанах – «от вчера»…
За холодец с суставами и чесночком.
За главную.
За возглавляющую.
За великую селёдочку с картошкой.
Потом, когда объездили и не нашли замену, поняли, что потеряли.
За тюлечку в Одессе.
За рыбец в Ростове.
За омуль на Байкале.
За полярный хариус.
За копчёную ставридку.
Скумбрию.
За угря – советский символ власти, что висел в колхозе Кирова под Таллином с табличкой: «Для Кишинёвского ОБКОМа КПСС».
Выпьем за паштетик из печёночки с лучком.
Не за чёрную икру, что истинные большевики накладывали на свежий огурец зимой…
У нас такого не было внизу.
У нас, как и сейчас, всё было в банках.
Дешёвый каламбур.
Но крабы были в банках.
Грибочки были в банках.
Помидорки были в банках.
Болгарский перец в банках.
Зелень с солью в банках.
Мы крутили. Мы крутили, как заводят самолёты, – одним движением.
Господи, как неповторимо пить за винегрет!
Если вершиною была селёдка, то массою был винегрет.
Ведро…
Нет, таз винегрета…
Помытый, очищенный от мыла.
Таз
Деревянными ложками.
И ничего нет лучше до сих пор…
Хоть хлынули моллюски с Запада, древесные грибы с Востока.
Они не поднимают уровень беседы.
Не дают полёт мозгам.
То есть отвлекают от спиртного.
Мы же не кушать собрались.
Пьём за скромность русскую.
Солёные огурчики, помидорчики…
Только не путать мне и не давать всё это быдло в маринаде.
Солёный бочковой пупыристый огурчик-родничок.
Рождённый к водочке.
И помидорчик – тугенький, кисло-кисло-сладковатый.
От вилки – брызги на сидящих, на пьющих, на орущих, на поющих, на вспоминающих, то есть на нас.
Так вот – за нас, с трудом сидящих за столом.
За перемены блюд от 45-го до 2011-го.
За перемену водки от зелёной тусклой поллитровки до винтажной 2,3 с весёлой оружейной рукояткой.
Выпьем за нас, за пьющих под закуску, придуманную и разработанную наравне с оружием.
За нас, которым подают всё меньше стульев.
Мы мыслим, значит, уезжаем и уходим.
Не помним имена, с кем пили.
Но их голоса.
Их мысли.
Их любовь.
Их прозвища.
Их поднимающие споры.
Их вопросы, когда в вопросах был ответ.
За нас, за перешедших в них.
За них, за перешедших в нас.
А лучшее, что приходилось нам: нет, не перевязывать, не драться – а пить и говорить.
И в споре не рождалась истина.
Там вырабатывалось отношение к власти, к жизни, к детям и к женщинам.
Друг к другу.
Вот пить и говорить.
Не знаю лучшего.
Когда мы пишем в письмах «не с кем пить», то это «не с кем говорить».
Нельзя нас потрошить отъездами.
Выпьем, чтобы не дай Господь!..
Отнять язык и совесть тому доктору, что скажет:
– Вы знаете, Вам больше пить нельзя…
Точка!
Молчание…
Молчание…
Вот приговор.
Вот и всё…
Молчание…
Вот и всё…
Так вот, пока молчание не прозвучало.
С чего мы начали?..
Так пьём за выпивку.
Так пьём за то, чтоб было.
С кем. О чём. И для кого.
Чтоб дома как в гостях, в гостях как дома.
Тогда, как нынче говорят, есть мотивация для продолжения жизни.
Просыпаюсь. Пробую организм – всё ли действует.
Это называется зарядка.
Затем приступаю к его износу через удовольствие!
Жизнь и есть износ организма через удовольствие.
Шестидесятникам