Южный Урал, № 1
Шрифт:
— Родные мои, не откажите! Пожалейте! Разочтусь! — кланялась она.
Она не замечала ни насмешек, ни укоров, не видела двусмысленных улыбок и подмигиваний. Один Потап Дубонов подошёл ко всему этому по-купецки.
— Будет конь и бричка! — твёрдо посулил он. — Ты только скажи, милая, куда ехать и чем отплатишь?
— Надо мчать в Верхнеуральск, к фершалу, спасать Кирика Леонидовича. Ведь сгибнет он, ой, сгибнет! — со стоном сказала она.
— Дело хорошее, нужного человека спасти! — одобрил Дубонов. — Десять днёв за
— Отработаю! — твёрдо пообещала Варварка.
Дубонов вызвал сына, тот немедленно запряг пару добрых коней и казачка погнала в Верхнеуральск. Всю дорогу ей казалось, что учитель умирает: она то плакала, то яростно погоняла коней, хотя сытые резвые кони и без того быстро мчали.
Казак Подгорный удивился, когда дочка примчалась в Верхнеуральск. Не таясь она во всём призналась отцу.
— Дело хорошее, — смутившись сказал казак. — Но чего тебя приспичило ехать? Что только люди подумают?
— Жить без него не могу! Истомилась вся! — горячо выпалила своё наболевшее Варварка.
Казак покраснел, набычился.
— Вот возьму возжи, да отхлестаю тебя за такое дело! — пригрозил он. — Ты что на мои седины позор кладёшь! — он поднял кулаки и грозно пошёл на дочь.
Варварка не отступила. Горящими глазами она смотрела на отца.
— Посмей только! Зарежусь или утоплюсь! — с мрачной решимостью сказала она.
Он взглянул ей в очи и понял, что она и на самом деле не отступит от задуманного. Казак помрачнел и отошёл от дочери.
— Езжай тогда немедля с моего двора, чтобы разговора обо мне не было! — сурово отступился он от дочери. Казак распахнул ворота, и Варварка выехала со двора.
Казачка добилась своего и тёмной ночью привезла в Магнитную фельдшера. Осмотрев учителя, он признал его состояние тяжёлым. С этого часа Варварка дни и ночи не отходила от постели Кирика Леонидовича. Каждое утро мы с Митяшкой бежали к школе узнать новости. Варварушка выходила к нам и, стоя за оградой, которая отделяла школьный участок от станичной улицы, внимательно оглядывая нас, спрашивала:
— Ну, как здоровы? Не набаловали сильно? Не докучаете бабушке Дарье?
Под её глазами синели тёмные круги, лицо похудело, вид у неё был придавленный. Много ночей не доспала она, тревоги и заботы придавили казачку. Не было прежнего беззаботного смеха и блеска в её взоре.
— Ну, как там Кирик Леонидович поправляется ли? — деловито осведомлялся Митяшка: — Выдюжит поди!
— Как будто страшное минуло! — спокойным голосом отозвалась казачка.
Ободрённые мы убежали.
— Скажи на милость, такого человека не стоило беречь, а вот жалко! — рассуждал Митяшка. — Ох, и доброе сердце у Варварки! Как ей жить с таким сердцем?
В смышлёных глазах мальчугана светилась забота. Мне тоже было жаль Варварку. Непонятно было её отношение к учителю и тот запрет, которым ограждали казачьи порядки вторжение в его жизнь этой сердечной и доброй женщины. Когда я обращался
— Не нам судить Варварку!
Казаки на мой вопрос двусмысленно посмеивались. Это оскорбляло моё чувство к Варварке. Её чистая забота, не считаясь ни с чем, желание спасти человека должны были вызвать в окружающих уважение, но по станице поползли грязные сплетни.
— Погоди вот вернётся Степан-ко, он за это ей косы расчешет: — грозились они.
— Ну и бабочка! Решительная бабочка! — гоготал тот же Дубонов, который дал Варварке коня для поездки в Верхнеуральск.
Но Варварка не обращала внимания на косые взгляды казачек, не замечала колкостей. Она бережно отхаживала учителя и выходила его.
В один из жарких дней мы с Митяшкой примчались к школе и ахнули от изумления. В тени ветвистого осокоря, в кресле сидел Кирик Леонидович и с улыбкой смотрел на солнышко. На траве, у его ног сидела счастливая Варварушка и не сводила глаз с больного.
— Кирик Леонидович! Кирик Леонидович! — позвали мы. Учитель повернулся, увидел нас и приветливо замахал рукой. До чего ж костлявой стала она! На его лице мелькнула бледная улыбка.
— Здоровы, молодцы! Здорово, дружба! — слабым голосом встретил он нас.
Однако, былого озорства ни в его взгляде, ни в его словах не было: что-то надломилось в нём. Глаза его теперь смотрели серьёзно, словно переоценивали мир.
Только Варварка, не замечая ничего, радовалась всему. Её речь по-прежнему стала бойкой, оживлённой, в глазах загорелись весёлые искорки. И хотя она сильно похудела и осунулась, но к ней возвращалась прежняя радость…
Прошёл месяц. В Ильин день прогремела гроза и шумные потоки пробежали по станичной улице, смывая сор, грязь и унося их в Яик. Мы с Митяшкой, засучив шаровары, шлёпали босыми ногами по лужам, на поверхности которых прыгали пузыри. Ребята звонко кричали на всю станицу:
Дождик, дождик, перестань, Мы поедем на Иордань!..Шёл спорый дождик и одновременно светило солнце, а на востоке, в стороне, где очистилось небо и темнела гора Атач, из края в край неба сверкала радуга. Легко и хорошо дышалось.
Из Варварушкина куреня только что ушёл Кирик Леонидович и казачка, примостившись под навесом крылечка, любовалась отходившей грозой.
Прошумел дождь, только что обсохла земля и на станичную улицу вкатилась двуколка. Она бесшумно и быстро промчалась через всю станицу и остановилась у куреня Варварки. Бабушка выбежала за ворота.
— Ой, никак Степанко прибыл! — всплеснула она руками и убралась в избу.
На самом деле приехал казак Степанко. Завидя его, Варварка вскрикнула, схватилась за сердце. Она медленно поднялась со ступеньки и, безвольно опустив руки, пошла навстречу мужу.