Z – значит Зомби (сборник)
Шрифт:
События сложились так, что выбраться из Черногории мне удалось только через два месяца. С тех пор я больше не видел Эксу. Война с зомби идет уже год, с тех пор многое изменилось.
Подаренный мне последний шанс я использовал как только мог.
Виктор Точинов
22 июня
Дорогие хомяки, нам надо подумать о достойной смерти, а не о шутовском карнавале.
1. Не каждая лошадь кобыла, но каждая кобыла – лошадь
(аудиозапись)
Передо мной на
Рядом с пистолетом лежит диктофон «Олимпус». Тоже вполне законный. Не замаскированный под авторучку, пуговицу или под визитную карточку (последний писк моды и хит сезона), хотя у нас в агентстве с избытком хватает таких игрушек, запретных для простых граждан.
17
С 2012 года служебное оружие, принадлежащее частым охранным предприятиям (ЧОП), находится на хранении в органах внутренних дел и выдается лишь для выполнения заданий, после чего сдается обратно.
Но диктофон выглядит именно как диктофон. Он мой личный, приобретенный за кровные денежки. Хотя и служебный у меня сохранился, выглядит он как банковская кредитка. Но запись, сделанная на кредитку, наверняка пропадет. Кого теперь заинтересует кредитная карта, лежащая на видном месте? От бумажных денег и то больше проку. Их можно использовать для растопки, например. Или для подтирки.
Смешно, но совсем недавно я надеялся, что именно этот «Олимпус» поможет мне обеспечить безбедную жизнь по окончании нынешней службы. Вернее, многочисленные записи, сделанные «Олимпусом» и не сданные вместе со служебными отчетами…
И вот как все обернулось. В последние время жизнь мне обеспечивал исключительно «иж». Не то чтобы совсем безбедную жизнь, но все же…
Теперь не будет обеспечивать. И даже если бы сегодняшняя вылазка завершилась иначе – не обеспечил бы.
Потому что в «иже» остался один патрон, последний. Очень жаль. Собирался еще за неделю до отъезда зайти в салон, прикупить пару коробочек «маслят» и в тир заглянуть, давненько не бывал, да так и прособирался… А если бы и собрался, из Москвы лишние патроны сюда бы не повез… Не ожидалось здесь перестрелок, да и закон неодобрительно относится к людям, таскающим с собой более двадцати положенных патронов на ствол, второй раз прищучат – прощай, лицензия.
В памяти «Олимпуса», наоборот, свободного места до хрена. Больше, чем требуется, тридцать два часа с минутами. Тридцать из них я бы с легкой душой обменял на пару патронов. Ау, нет желающих совершить ченч? Желающих нет, в квартире я один. Это была шутка. Несмешная. Что-то не то с моим чувством юмора… И не только с ним.
Ладно, проехали. Расскажу по порядку, с чего для меня лично все началось. А чем все закончится, вы услышите в конце записи.
А если… В общем, если вы меня сейчас слушаете, быстренько загляните в конец этого аудиофайла. И если не услышите звук выстрела, хватайте диктофон и уносите ноги. Потому что я могу быть где-то рядом… И могу быть опасен. Вернее, не совсем я. Но все равно опасен…
Итак, будем считать, что все в порядке, выстрел вы услышали. Продолжим.
…«Сапсан» прибыл в Питер утром двадцать второго июня, в половине одиннадцатого, но мы всей компанией сидели в своем втором вагоне еще сорок минут –
Они, принципалы, и не знали, что под такими оперативными псевдонимами – вроде Кобылы и Рукоблуда – их называют не только в разговорах чоповцев, но и в наших внутренних документах. А знали бы, не расстроились, брань на вороту не виснет.
Доехали весело. Мы-то не пили, на службе нельзя, а наниматели наши не то чтобы в лежку, но маленько расслабились… И в памяти «Олимпуса» новая интересная запись появилась. Я тогда считал, что интересная… А теперь… Все дохлой Кобыле под хвост.
Наконец выпустили и нас на перрон. Все встречающие-провожающие уже рассосались, полицейское оцепление осталось да люди с телекамерами. Оцепление, кстати, не только ради нас выставили: все прибывшие через кордон узкой струйкой просачивались; чуть кто на вид подозрительный – тут же на медобследование. Режим усиленной безопасности, РУБ в сокращении.
Вытряхнулись на перрон, и мы по инструкции тут же – внутреннее кольцо, журналюги объективами целятся, принципалы морды лица от них отворачивают, потому как помяты слегка и некиногеничны. Но мой-то, Распутин, мимо камер пройти не мог. У него рефлекс условный, как у собак Павлова. Толкнул речугу небольшую, я особо не вслушивался, все тот же малый джентльменский набор, что и на московском перроне, перед отъездом: не забудем, не простим (Кобылу и ее погубителей соответственно), РУБ – предпоследний шаг к фашизму и генеральная репетиция тридцать седьмого года, ну и прочая лабуда… Все как всегда. Разошелся, в глазках черных и блестящих бесенята прыгают, совсем как у Ефимыча первого и настоящего, – насколько я того по фильмам представляю, разумеется. В вагоне куда как интереснее про смерть Кобылы говорил, про «Олимпус» не зная. А на меня и внимания не обращал, что для них охрана? – так, предметы меблировки.
Вокзал обошли через какой-то боковой проход, тоже оцепленный, ладно хоть через санкордон просачиваться не заставили. Расселись по машинам, поехали. Прощание в Манеже уже шло, но наши для начала в гостиницу – надо же над помятыми физиями визажистам дать поработать, прежде чем под камеры выставляться. И тут все как всегда.
А вот город, пока ехали, непривычно выглядел. Пустынно. Москва, наоборот, в те дни на муравейник походила, куда кто-то ацетона плеснул и вот-вот спичку поднесет. А здесь улицы-проспекты пустые, если не считать патрулей и постов. Машин мало, прохожих почти нет… Но это в центре, а что в спальных районах творилось, я тогда не знал.
Еще дней десять назад совсем по-другому Питер выглядел. Распутин последний год повадился сюда постоянно мотаться, каждые две недели, а то и чаще. А мне на руку, жена в Москве, а в Питере – Люська, как с дежурства сменяюсь, не в гостинице ночую, у нее… Обжился там немножко, вещички кое-какие завел, ключи себе от ее квартирки сделал. Но без обязательств. По утру все четко: служба, дорогая, труба зовет. Она, наверное, планы какие-то в отношении меня строила – развести, окольцевать… Но кого теперь волнует, какие у нее были планы. Лучше б у нее была пара банок тушенки в холодильнике. Потому что последние часы я провел именно в Люськиной квартире, и жрать поначалу хотелось не по-детски. Теперь уже не хочется…