За безупречную службу!
Шрифт:
— Тревога! — захрипела лежащая в нагрудном кармашке рация. — Все к транспортной проходной! Повторяю: противник штурмует транспортную проходную!
— Я Первый, — прижав тангенту, сказал Волчанин в укрепленный у щеки микрофон. — Кто говорит? Какой еще, к дьяволу, противник?
— Я Шестой, — откликнулась рация. — Это менты, шеф.
— Какие менты? — изумился Волчанин.
— Да, по ходу, местные. Совсем ополоумели, черти, на поражение стреляют!
— Приказываю удерживать периметр до особого распоряжения, — снова взяв металлический командный тон, заговорил Волчанин. — Патроны беречь, стрелять прицельно. Если это местные, надолго их не хватит.
Он выглянул
Собственно, надолго задерживаться здесь никто и не планировал.
Бросив взгляд на неподвижно лежащего у стены Горчакова, Волчанин быстрым шагом подошел к разбитому окну, около которого возился лазутчик. Правый край массивного нижнего бруса оконного блока был слегка приподнят: лазутчику не хватило пары секунд, чтобы его вынуть.
А может, наоборот — поставить на место?
Слегка похолодев от этой мысли, Виктор Викторович извлек из ножен вороненый клинок с зазубренной спинкой, поддел кончиком лезвия и, крепко ухватив пальцами свободной руки, вынул брус. Под ним, как и говорил Горчаков, обнаружилось мелкое углубление шириной в кирпич. А в углублении, втиснутая туда силой, явно впопыхах и оттого криво переломленная вдоль, лежала припорошенная сухой землицей и мелкой известковой крошкой картонная папка грязно-синего цвета.
Виктор Волчанин пришел сюда именно за ней, но сейчас с трудом верил своим глазам: да неужели?! На стадии планирования операция казалась едва ли не самой простой из всех, какие ему довелось осуществить: пришли на рассвете, взяли, что надо, и тихо ушли еще до того, как город начал просыпаться. А вместо этого застряли тут почти на двое суток, перебили кучу народа, понесли потери, а под занавес еще и ввязались в бой с полицией. И все из-за одного-единственного идиота с принципами! После такого поневоле начнешь трястись над этой папкой, как над чашей святого Грааля…
Осторожно, как что-то хрупкое и при этом очень ценное, командир рейдеров вынул папку из тайника, распрямил с дул с нее пыль. Папка была старая, основательно потертая; на пожелтевшей прямоугольной бумажке, наклеенной спереди, был выцветшими чернилами написан номер: АО 17804/81. Слова «Борисфен» Волчанин не увидел, но номер точно был тот самый. Развязав тесемки, он открыл папку и заглянул вовнутрь.
Там была пропасть чертежей, схем, калек и старинных светокопий все с теми же чертежами и схемами. Во всем этом полковник запаса Волчанин не разбирался
Описание было распечатано на древнем струйном принтере — одном из тех, куда бумагу не подавали листами, а вставляли рулонами. Шрифт был примитивный, а длиннющую бумажную ленту никто не потрудился разрезать — ее просто сложили, сгибая раз за разом, по размеру папки и закрепили ржавой канцелярской скрепкой. То есть тогда, в восьмидесятых, скрепка наверняка была новенькой, но годы не пошли ей на пользу, и, когда Волчанин не без труда ее снял, на бумаге остался отпечаток в виде рыжевато-коричневой закорючки.
Нелепая бумажная гармошка с шелестом развернулась, коснувшись нижним краем замусоренного пола. Надо же, как летит время, подумал Волчанин. Я уже и забыл, что когда-то такое было. А было ведь! Помню, Женька Сидоркин тогда работал в вычислительном центре и сделал нам с Катериной подарок: распечатал на своей ЭВМ «Мастера и Маргариту», которую тогда было не достать ни за какие деньги, и притаранил нам — наслаждайтесь! Прямо так, в рулоне, и принес. Очень, помнится, удобно было читать, даже специальную подставку пришлось сколотить: три доски, посередке палка от швабры — отматывай и читай, а потом обратно наматывай… Как говорится, мотай на ус.
Горчаков не соврал и тут: разобраться, что в папке, оказалось несложно даже без инженерного образования, потому что в техническом описании, прямо в первом абзаце, было прямо, без экивоков, черным по белому пропечатано, что это за штуковина, для чего она и как, по замыслу авторов, должна работать. Сложив бумажную гармошку по многочисленным сгибам, Виктор Викторович пристроил на место ржавую скрепку и бегло переворошил чертежи и схемы. Все было тусклое, выцветшее, старое — да нет, старинное. Вот именно, пыльный архивный хлам, на который только корейцы и могут позариться… Что ж, как говорится, за ваши деньги — любой ваш каприз!
Он завязывал тесемки, положив папку на усеянный осколками стекла подоконник, когда в коридоре послышались неторопливые, размеренные шаги, звук которых наводил на мысль о внезапном возвращении Каменного Гостя. Удивившись, с чего это ему вдруг вспомнился Командор, Волчанин обернулся и увидел в нескольких метрах от себя неспешно приближающегося со стороны лестницы подполковника Сарайкина — одетого по форме, в фуражке с орлом и при всех прочих регалиях.
Обмена репликами не последовало: все было ясно без слов, а продолжающаяся у ворот перестрелка служила происходящему отличным, не оставляющим места для сомнений звуковым сопровождением. Рука в беспалой спецназовской перчатке метнулась к сдвинутой на живот открытой кобуре, но на этот раз напротив Виктора Викторовича стоял не Горчаков: Сарайкин стремительно и плавно выбросил перед собой правую руку, сверкнула короткая вспышка дульного пламени, раздался громкий, резкий хлопок, и временный деловой партнер подполковника вышел из игры. Колени его подломились, и, задев в падении подоконник, он с глухим шумом обрушился на пол.
Приблизившись, Сарайкин аккуратно прицелился и сделал контрольный выстрел. Тело конвульсивно содрогнулось, приняв в себя пулю, и замерло в полной и окончательной неподвижности.
— У, козел, — с мстительным наслаждением сказал убитому Сарайкин.
…Открыв глаза, Михаил Васильевич Горчаков увидел над собой чье-то сморщенное в сочувственной гримасе лицо. Из-за этой гримасы и шума в голове он поначалу никак не мог понять, кто это, и только потом, разглядев форменную полицейскую фуражку с орлом на высокой тулье, сообразил: ба, да это ж Сарайкин! Он-то здесь откуда взялся?