За ценой не постоим
Шрифт:
Он убрал револьвер в кобуру и поднес руку к шапке.
— Разрешите доложить? Продолжаем наблюдение за дорогой, противник не обнаружен.
— Ты чего с наганом на людей бросаешься? — спросил удивленный Петров.
— Да так, — пожал плечами лейтенант, — мало ли кто на танк залез. А вдруг у него банка с бензином? Я вообще думаю — надо бы ночью дежурить у машин экипажами по очереди.
— У нас для этого пехота есть.
— А, — отмахнулся Луппов, — не слишком на них надейся. Они хорошо, если себя устерегут.
Он перекинул ноги в валенках через борт
— Люк закройте, — сказал лейтенант куда-то внутрь танка и соскочил вниз.
Петров спрыгнул вслед за ним.
— Не любишь пехоту, а, Женя? — негромко спросил комвзвода.
— Ну почему не люблю, — невозмутимо ответил Луппов и полез в карман, — я просто на них не очень рассчитываю.
— Почему?
— По финской еще. Привык, — лейтенант вынул кисет и принялся сворачивать папиросу. — Покурим? У меня ребята некурящие, так я в машине не дымлю.
— Да я половину пехоте отдал, — вздохнул Петров. — Лучше уж на завтра сберегу.
— Ну, так возьми у меня, — протянул кисет Луппов.
— Да нет, ну что ты, — запротестовал комвзвода.
— Бери, командир, угощаю, — улыбнулся лейтенант. — Чужой табак всегда слаще, не слышал разве?
— Эх!
Петров махнул рукой и взял кисет. Задымив, он вернул табак Луппову, некоторое время командиры курили молча.
— А чего это там пехота шумит? — поинтересовался лейтенант.
Комвзвода объяснил, что разрешил красноармейцам погреться.
— Ой, зря ты это, командир, — протянул Луппов. — Их же теперь оттуда штыком не выковырнешь. Залягут и будут на тебя человечьими глазами смотреть.
— Что-то вы, Евгений Алексеевич, неровно к нашей советской пехоте дышите, — сказал Петров. — Ну, ладно, чем они тебе так насолили?
— Да ну, — лейтенант резко потушил окурок о броню, — просто, бывало, лезешь вперед, на надолбы, по тебе лупят не пойми откуда, сосед уже встал и дымит потихоньку… Все, все им протоптал, продавил — только идите и занимайте!
Он помолчал, борясь с раздражением. Петров ждал, когда лейтенант продолжит рассказ.
— Нет, лежат мужественно в снегу, кричат свое несокрушимое «ура!», но вперед, сволочи, не идут. Возвращаешься, командир из башни лезет, наганом машет, приглашает: «Не изволите ли, товарищи, выполнить боевую задачу, сукины дети!» — Он хмыкнул. — Не, не хотят. Пусть танкисты идут, у них броня железная.
— Броня, говоришь. — Петров посмотрел туда, где в сгущающейся темноте пехотинцы сооружали убежище от холода. — А вот давай теперь я тебе расскажу…
Луппов слушал, не перебивая. Старший лейтенант старался говорить точно, сжато, так, что на всю историю у него ушло минут семь, не больше.
— Вот, примерно, так, — закончил Петров и посмотрел в затянутое тучами низкое, мрачно-серое небо.
— Сам на дзот лег? — негромко спросил Луппов.
— Да, — ответил командир взвода. — При мне с амбразуры снимали. Так что, конечно, броня у нас железная, но не надо всех под одну гребенку…
Лейтенант помолчал, затем невесело улыбнулся:
— Наверное, ты прав, Иван, что-то я развоевался. Вон, у них пулеметчики вроде на месте
— А Щелкин, похоже, хороший командир, — заметил Петров. — Оружие вытащили, раненого не бросили.
— Ну и хорошо, значит, я не прав, — кивнул Луппов. — А вот с ночлегом надо что-то придумать. У меня наводчик уже кашляет. Окоп не вырыли под машиной… [18]
— Будем туда же по очереди ходить, — пожал плечами комвзвода.
Лейтенант покачал головой:
18
В зимних условиях при длительной стоянке или ночевке танк ставился поверх вырытого окопа и накрывался брезентом, чтобы замедлить остывание двигателя. Под танком иногда разводили костер, гревший днище танка (и, естественно, экипаж), хотя это было строго запрещено. Взвод Петрова находится в засаде и, естественно, не имеет возможности действовать в полном соответствии с руководством об эксплуатации, согласно которому танк нужно регулярно прогревать пуском двигателя.
— Не нравится мне это, командир. Расслабляемся. Как бы ночью не подползли да ножами всех…
— Слушай, ну хватит уже, здесь не Карельский перешеек, а немцы — не финны. — Петров помолчал. — С другой стороны, разведку они, конечно, послать могут… Значит, по одному человеку от экипажа отправлять.
Луппов кивнул.
— Ты воду слил? — спросил старший лейтенант.
— Антифриз в системе, — покачал головой Луппов. — Но вообще, машина остывает. Когда прогревать будем?
— Ага… — Комвзвода с некоторым запозданием подумал, что ему бы тоже надо начинать греть машину.
— Реву, правда, будет, — пробормотал Герой Советского Союза.
Похоже, оба думали об одном и том же: кто его знает, не ползают ли там, в темноте, чужие люди в маскировочной одежде, пусть и не с ножами. А «тридцатьчетверку» слышно за километр.
— Ладно, посмотрим, — кивнул старший лейтенант. — Значит, так, первого пошлешь своего наводчика.
— Есть.
Темнело быстро, Петров уже не мог различить танк Лехмана. Пехотинцы закончили с устройством ночлега и, кажется, даже развели костер. Пламени видно не было, лишь дрожал чуть воздух над сугробом, которым казался отсюда блиндаж, — если не знать, куда смотреть, не заметишь.
— А ты на чем воевал, — спросил комвзвода, — в смысле, в финскую?
— На Т-28, — ответил Луппов.
— Да ну? — восхитился Петров.
Т-28 считался машиной легендарной. Вживую он его видел только в училище: огромный, с орудийной и двумя пулеметными башнями — гордость РККА в 30-е годы.
— И как тебе «тридцатьчетверка» после него?
Лейтенант потер подбородок.
— Даже не знаю, что сказать. Там в башне можно было в карты играть. Да и не в этом дело, понимаешь, он был особенный, мы все были особенные. Корабль, а не танк. А это… — Луппов постучал по броневой плите, — это конь. Да, тесно, конечно, просто я в нем — как дома. Хорошая машинка. Нравится она мне.