За ценой не постоим
Шрифт:
— Выводы сделали, Николай? — нарушил молчание Гольдберг.
Трифонов молча кивнул.
— И это тоже — одна из обязанностей комиссара, защищать людей от таких… Окопавшихся. — Гольдберг встал, несколько раз тряхнул руками. — Об этом не говорится в Полевом уставе, но мы обязаны… Ладно, я рад, что мы поговорили.
Он закинул СВТ на плечо.
— Простите, что задержал вас, Николай, но этот разговор был необходим. Куда вы сейчас?
— К Медведеву, — ответил Трифонов. — Надо поговорить с Коптяевым, потом к истребителям, потом в третий. Надеюсь, за эти полчаса Гудериан
— Ну, мы бы услышали, — успокоил Гольдберг.
Он повернулся и зашагал вдоль опушки в сторону КП батальона. Николай посмотрел вслед комиссару и почесал подбородок — пожалуй, сегодня он узнал больше, чем за все пять месяцев после выпуска. Хотя, конечно, из этих пяти месяцев два с половиной он провалялся в госпитале… Политрук посмотрел на небо — луна снова зашла за тучи, возвращаться придется по своим следам. Трифонов расстегнул шинель и, прикрывая руку, чиркнул спичкой — на часах было десять минут пятого, до рассвета еще далеко. Николай застегнулся и пошел вдоль завала к пулеметному окопу.
— Здравствуйте, товарищ Зверев.
Из окопа на Трифонова хмуро уставился первый номер расчета ДП, бывший студент механического факультета ефрейтор Зверев.
— Здравствуйте, товарищ политрук.
Окоп был отрыт по всем правилам, обеспечивая стрельбу как в поле, так и вдоль завала, в стене были устроены две «лисьи норы», одна пустовала, из другой доносился мощный храп.
— Второй номер мой, Талгат, — уловив невысказанный вопрос, кивнул Зверев.
— Он там себе ничего не поморозит? — озабоченно спросил Трифонов.
Зверев пожал плечами:
— Да не должен, лапником там все хорошо выстлано, ватник да еще две шинели.
— Вы ходили греться?
— Нет, мы — пулеметчики, нам позицию бросать нельзя, — как-то неуверенно ответил Зверев.
Трифонов принюхался.
— Вы что, тут костер жгли, что ли?
В темноте лица Зверева было не видно, но ответ прозвучал виновато:
— Ну да. Холодно, а у нас место высокое, вода на дне не собирается. Да вы не волнуйтесь, товарищ политрук, — заторопился бывший студент. — Мы ж не идиоты — брезентом накрывались.
— Приказ был — соблюдать маскировку. — Трифонов начал злиться. — Объявляю тебе…
Он запнулся. Строго говоря, выговор должен был объявлять командир отделения или командир взвода, политработник таких полномочий не имел. По Уставу политрук Трифонов должен сообщить о происшествии командиру взвода. Николай решил, что ограничится внушением.
— Зверев, ты взрослый человек, должен сам понимать, — на языке вертелось хорошее слово, но политруку оно не пристало. — Мне что, тебя к Медведю волочь? Выговор тебе перед строем объявлять?
— Так тут замерзнуть недолго, — угрюмо ответил пулеметчик.
— Ладно, — вздохнул Николай. — А как вообще, киргиз этот, Талгат твой — он… Надежный?
Зверев посмотрел на храпящий ком.
— Он казах, — поправил бывший студент политрука. — Молчун он, слова не вытянешь, но, по-моему, надежный. И оружие знает — он городской, кажется.
— Ну, ладно, я пойду. — Трифонов поднялся с колена, уже собираясь уходить, и вдруг обернулся. — А Берестов что, правда сам немца ножом
— Правда, — гордо сказал Зверев. — Я сам видел, ну, не видел, я за дорогой смотрел. Но Женька, ну, младший сержант Кошелев, видел. А что?
— Да так, ничего, — пожал плечами Трифонов. — Странно только, он не молодой уже, да и сила тут нужна.
— Андрей Васильевич любого молодого. — Зверев сделал неопределенное движение рукой, показывающее, что Берестов любого молодого заткнет за пояс. — А бегает вовсе как конь.
— Надо же…
Трифонов шел, старательно обходя деревья. За ночь лес хорошо присыпало снегом, если случайно стукнуть ствол, все осыплется, и голые ветви будут демаскировать позиции, да и получить мокрый сугроб на голову не хочется. Несколько раз Николая окликали из окопов, но, узнав политрука, пропускали. Костры, у которых грелись бойцы, уже погасили, красноармейцы заняли свои ячейки. Найдя комвзвода-2, Трифонов узнал, что немцы себя пока не обнаружили, зато секреты задержали подозрительных, и теперь Медведев не знал, что с ними делать. Николай решил, что разберется с чужаками сам, старшина не возражал, радуясь, что политрук согласился взвалить этот груз себе на плечи. Задержанных привели в окоп для «максима», тот самый, что напрочь забраковал капитан Ковалев. Сейчас в нем обосновалась сержант Пашина — поскольку батальонный пункт медицинской помощи был далековато, санитарам было приказано тащить раненых сюда, а уж санинструктор решит, в каком порядке эвакуировать дальше.
Подозрительных оказалось двое: первый — парень в красноармейской шинели не по размеру, разбитых сапогах и пахучем вытертом собачьем треухе. На вид ему было лет восемнадцать, он смотрел на всех круглыми, словно мышиными глазами и переминался с ноги на ногу. Второй — крепкий, широкоплечий, в ватных штанах и куртке, добротных меховых рукавицах, в валенках и форменной шапке. Этот глядел спокойно, уверенно, даже как-то оценивающе и вообще как-то сразу Трифонову не понравился.
— Кто задержал? — спросил политрук у Медведева.
— Сержант Зинченко, — ответил комвзвода-2. — Командир второго отделения.
— Они были безоружны?
— Этот, — указал старшина на щуплого красноармейца, — без оружия. У второго СВТ забрали.
— Вот как?
Самозарядная винтовка Токарева встречалась в войсках все реже, ее отдавали самым опытным и прилежным бойцам. Трифонов повернулся к здоровяку:
— Фамилия, звание, часть? — спросил политрук, стараясь, чтобы голос звучал резко, но спокойно.
— Сержант Иванов, стрелковый полк, — ответил задержанный.
Он чуть растягивал слова, так, что ответ, в общем, нормальный, прозвучал почти оскорбительно.
— Что вы здесь делаете? Где ваша часть?
— Я находился в секрете, — невозмутимо ответил сержант. — Меня не сменили, я начал замерзать. Когда вернулся на позиции батальона, увидел, что они оставлены. Пошел искать своих.
— Вы были в секрете один? — недоверчиво спросил Николай.
— У нас в батальоне тридцать семь активных штыков, — все так же ровно сказал задержанный. — Поэтому в секрет меня отправили одного.