За час до полуночи
Шрифт:
Пьет осторожно отнял горячее полотенце и отступил назад: из зеркала на меня смотрел изможденный незнакомец с почерневшим от солнца лицом и неподвижным взглядом, устремленным куда-то вдаль, будто в ожидании неприятностей.
– Нарастить немного мяса на костях, вот и все, что тебе надо, – улыбнулся Пьет. – Хорошая пища и побольше красного вина.
– И еще женщину, – добавил Легран совершенно серьезно. – Хорошую бабу, чтобы выходила тебя. Здесь нужна женская ласка.
– Говорят, всего этого полно на Сицилии, – заметил Пьет.
Я пристально взглянул на него, но, прежде чем успел спросить, что он имел в
Лагрен и Пьет расхохотались, и Пьет стал подталкивать француза к выходу.
– Мы оставим вас наедине, Стаси.
Их смех еще доносился из-за закрытой двери, когда женщина подошла ближе и положила на постель два чистых полотенца и белую рубашку. Она улыбнулась мне и произнесла что-то по-гречески. Языка я не знал и поэтому попытался объясниться по-итальянски, вспомнив, что итальянцы стояли на острове во время войны. Но ничего не помогло; не понимала она и по-немецки.
Я безнадежно развел руками, она вновь улыбнулась в ответ и почему-то взъерошила мне волосы, как мальчишке. Я все еще сидел перед туалетным столиком, за которым Пьет сбривал мне бороду, и она подошла так близко, что ее грудь оказалась совсем рядом, на уровне моего лица. Она не пользовалась духами, но ее дешевое хлопчатобумажное платье выглядело, словно только что из прачечной, и пахло чистотой и свежестью. И во мне вновь проснулось уже давно забытое желание.
Проводив ее взглядом, пока она пересекала комнату и шла через террасу, я сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Сколько времени пролетело, утекло безвозвратно, и вот Легран вновь точно нашел болевую точку. Я снял свою арабскую накидку и начал одеваться.
Вилла стояла на холме, возвышаясь над белым песчаным пляжем на пару сотен футов. В ней явно угадывались черты бывшего фермерского дома, который кто-то с любовью перестроил.
Я сел за стол в углу террасы, и женщина поставила передо мной поднос с грейпфрутом, яичницей с беконом и чисто английским чаем. Мой любимый завтрак. Конечно, это Бёрк – он успевает подумать обо всем. Уверен, мне никогда не приходилось есть ничего вкуснее этого завтрака на краю террасы с видом на Эгейское море и острова Киклады, теряющиеся в дымке на севере.
Над всей красотой и вокруг меня витала сюрреальная атмосфера; вещи имели резкие очертания, как на фотографии. Где же я на самом деле? Здесь, в раю, или там, в «яме»?
Я быстро закрыл глаза, а когда открыл их, обнаружил, что за мной внимательно наблюдал Бёрк. Он стоял в выцветшей полевой рубашке, широких брюках цвета хаки, в старой фетровой шляпе и в руках держал карабин «мартини» двадцать второго калибра.
– Стараешься держать форму? – спросил я.
Он кивнул:
– Стрелял во все, что движется. Утренняя разминка. Как ты себя чувствуешь?
– Значительно лучше. Твой доктор накачивает меня одним лекарством за другим. Между прочим, спасибо за завтрак. Ты все помнишь.
– Просто я давно тебя знаю. – Он улыбнулся той редкой для него улыбкой, когда кажется,
Его фетровая шляпа и охотничья рубашка вновь напомнили мне нашу первую встречу в Мозамбике. Он оставался прежним: прекрасная физическая подготовка, как у борца тяжелого веса, энергичность человека, вдвое моложе его лет, – но все же в нем появились какие-то едва заметные изменения. Мешки под глазами, небольшой жирок на теле – раньше их не было. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я решил бы, что он пьет или сильно увлекается женщинами, но Бёрк никогда не проявлял интереса ни к тому, ни к другому и выказывал мало терпимости к моим потребностям на этот счет.
Когда же он сел и снял солнечные очки, меня сразило окончательно. Его глаза – замечательные серые глаза – были пусты, подернуты пеленой безразличия. Только на короткое мгновение, когда гнев при воспоминании о лагере в Порт-Фуаде озарил их, я увидел прежнего Шона Бёрка. Теперь же передо мной сидел человек, незнакомый самому себе.
Он налил чашку чая, достал пачку сигарет и закурил, чего раньше я не мог себе даже представить, его рука, державшая сигарету, слегка дрожала.
– У меня прибавилась пара недостатков, пока мы не виделись, Стаси, мальчик мой, – грустно улыбнулся он.
– Кое-что я уже заметил.
– Там тебе досталось?
– Сначала нет. Тюрьма в Каире не хуже, чем где-нибудь еще. Вот в каторжном лагере действительно чуть не загнулся. Хуссейни, наверное, свихнулся после Шоная. Ему чудились евреи под каждой кроватью.
Он удивленно посмотрел на меня, и я стал ему рассказывать. Когда кончил, Бёрк утвердительно кивнул.
– Я уже как-то видел человека, с которым произошло то же самое.
На некоторое время за столом воцарилась тишина, будто он не знал, что сказать. Я налил себе еще чаю и взял сигарету из его пачки. Дым перехватил мне горло, словно вдохнув кислоту, я на минуту задохнулся.
Он поднялся с весьма озабоченным видом.
– Что с тобой? Что случилось?
С трудом переведя дыхание, я указал на сигарету.
– Есть кое-какая польза от пребывания в местах не столь отдаленных. Ощущение такое, словно закурил впервые в жизни. Не волнуйся, привыкну.
– Но зачем тебе привыкать?
Я затянулся еще раз. Мне стало гораздо лучше, и я улыбнулся.
– Согласен с Вольтером. Есть удовольствия, ради которых стоит укорачивать жизнь.
Он нахмурился и бросил окурок через балюстраду, как бы не в силах примирить то, что я только что сказал, со своими собственными убеждениями. Для него мужчина – настоящий мужчина – был полностью независимым, волевым субъектом, контролирующим свой внутренний и внешний мир, не имеющим страстей и пороков.
Теперь, когда он сидел неподвижно на стуле, слегка нахмурясь и устремив отсутствующий взгляд в пространство, мне удалось рассмотреть его лучше. Это был он, Шон Бёрк, лучший, совершеннейший из людей войны, какого я когда-либо знал, прирожденный солдат. Ахиллес с неуязвимой пятой. Но все же что-то с ним происходило. А что? Как я уже говорил, он никогда не улыбался, как будто нечто страшное случилось с ним в прошлом, оставив в его душе глубокий след. Уверен, армия, только армия настоящая – его истинное призвание. По всем меркам, его ждала головокружительная армейская карьера.