За час до рассвета
Шрифт:
Я слушал его, а у самого сверлила мысль: «Да, матерый разведчик… Каждый из вас, попав в плен, поднимает руки и кричит: „Гитлер капут!“ А этот еще хитрее поступает, антифашистом прикидывается».
Я думал так, а он рассказывал, что у него сын и зять погибли под Вязьмой, что дома остались жена, дочь, внучата, что он долгое время не получает писем, их перехватывают партизаны, что когда он приехал, то старался помогать населению, особенно женщинам, что сразу же, как только прибыл в Туров, пытался связаться
— Конечно, вы можете не верить мне, — продолжал Зустель, — но я делом хочу доказать, что я настоящий антифашист…
Спрашиваю его:
— Как вы можете доказать это? Помогите нам продовольствием, оружием…
Он замахал руками:
— Нет, командир, оружием — ausgeschlossen, исключается! К нему имеют доступ только эсэсовцы. Продовольствие — другое дело.
— Что ж, — говорю, — продовольствие так продовольствие. Не откажемся. Хорошо бы еще медикаменты.
— Постараюсь. Но нужно тщательно продумать, как все это доставить вам, — ответил Зустель.
«Ну что же, думай, думай, господин гебитскомиссар! А мне, кажется, пора приступать к делу», — решил я.
— Господин Зустель, скажите, сколько эсэсовцев в городе?
Зустель задумался.
— Шестьсот пятьдесят!
— Семьсот, — уточняю я.
— О, вы лучше знаете!
— А бронетранспортеров?
— Пять или шесть…
— Нет, двенадцать, — поправляю я снова.
— Вы извините, я не готов к ответу, — смутился Зустель. — Если вас интересуют эти сведения, я их подготовлю.
— Договорились!
— Теперь о медикаментах. Пускай девушка эта, Оля, придет ко мне, и я через нее передам вам медикаменты. — Он снова вопросительно посмотрел на меня.
— Подумаем, — уклончиво ответил я. — А насчет продовольствия как?
Зустель снова задумался. Я напомнил ему, что в городе есть склад, который снабжает эсэсовцев, и мы его скоро заберем.
— Разгромите?
— А вы помните, как месяц назад мы вернули населению картофель?
— Это красиво было сделано — цап-царап!.. — улыбнулся Зустель.
Да, он прав: это было сделано красиво. Наши разведчики доложили, что немцы награбили у населения две тысячи тонн картофеля. Немедленно был послан партизанский отряд; он снял охрану, и в течение трех суток партизаны раздали весь картофель жителям города.
— О, это было красиво сделано! — повторил Зустель.
— Вот так и со складом поступим!
— Нет, командир, я предлагаю сделать иначе, — сказал Зустель. — Я мобилизую шесть-семь гражданских повозок, погружу на них
Зустель затянулся папиросой.
— Господин гебитскомиссар, — снова обратился я к нему, — насколько мне известно, вы два месяца как приехали из Германии.
— Да.
— А где вы служили там?
— В одной войсковой части.
— Какой?
— Это нестроевая часть. Она расположена севернее Берлина.
— Точнее?
— В пригороде Берлина.
Он долго тянул и наконец признался, что служил интендантом на складах генерального штаба в Бернау.
Я уточнил, через какие города он проезжал, какую военную технику видел по дороге. Затем попросил его написать обо всем этом подробнейшим образом и при следующей встрече передать мне.
Зустель согласился:
— Хорошо, я все это сделаю, — и посмотрел на часы.
— Вы спешите? — спросил я.
— Да. Я сказал в штабе, что поехал на прогулку. Мне пора возвращаться.
…Когда Зустель уехал, мы дали об этом знать Оле и приказали ей проследить за ним. А через два дня Оля сообщила, что о нашей встрече с гебитскомиссаром вроде бы никто не знает.
На третий день, как было условлено, в двенадцать дня, Зустель приехал снова. Он привез все сведения, которыми я интересовался.
Состоялись третья и четвертая встречи. На пятой Зустель сказал мне, что поступил приказ об эвакуации из Турова и окрестностей всех немецких войск. Я немедленно информировал об этом Центр и получил приказ подготовить нашего разведчика Михаила Роднюка для «эвакуации» вместе с гебитскомиссаром в глубь Германии.
Когда Михаил был готов к выполнению задания, я сообщил Зустелю о том, что мы хотим послать с ним а Германию нашего человека. Он насторожился:
— Кто это?
Я тут же познакомил его с Роднюком, хорошо знавшим немецкий язык. Мы договорились, что гебитскомиссар снабдит Михаила документами на имя убитого партизанами полицейского, который хорошо служил Германии и фюреру. Вскоре мы получили от Зустеля известие о сроках отъезда, и через четыре дня он и Роднюк выехали в Германию…
У Зустеля в кармане было поддельное медицинское свидетельство о том, что он болен туберкулезом и подлежит списанию из армии.
Когда в апреле сорок пятого года мы вошли в Берлин, мне было приказано найти Зустеля на его хуторе. Я уже знал, что Михаил Роднюк специальным самолетом вылетел в Москву.
Почти двое суток искали мы хутор Зустеля под Магдебургом и наконец нашли. В доме была только жена Зустеля.
Через час-полтора пришел и он сам. Он внимательно всматривался в меня и, узнав, вскрикнул: