За час до рассвета
Шрифт:
Я поспешил к майору и громко сказал:
– Товарищи! Связь с фронтом налажена. Можете быть уверены, что наши летчики сбросят вам груз с предельной точностью...
От радостных возгласов запрыгало, закоптило пламя в фонарях.
В трудный час
С высоты девятиэтажных каменных корпусов - от них оставались лишь одни каркасы - группа Юзефа наблюдала за небом, на фоне которого мрачными утесами дыбились разбитые каменные громады. То слева, то справа изредка ухали орудийные залпы. Высокие зарева пожаров освещали небо, а внизу, среди
Бесшумно скользили лучи прожекторов. На востоке, около Праги, гроздьями рассыпались и подолгу мерцали созвездия ракет. К северу в полнеба тускло полыхали красноватые отблески сражения на Висле. Неверный багровый свет далеко раздвинул безлунную сентябрьскую ночь.
Минуя Варшаву, оглашая рокочущим гулом ее окраины, шли на запад тяжелые советские бомбардировщики.
И вдруг десятки самолетов пошли к Варшаве! Когда я услышал их приближение, мне показалось, что воздух вокруг наполнен шумом бесчисленных винтов.
Яростно затявкали автоматические немецкие зенитки. Вокруг стоял грохот от сплошных разрывов.
Я стал всматриваться в ночную темень. Верно! Вот прожектор выхватил из темноты штурмовик "Ил-2", второй, третий... Они на бреющем полете охраняли небо осажденной Варшавы.
И вот в небе возникла новая волна самолетов, на этот раз невидимых и еле слышных "кукурузников", которые сбросили парашюты с драгоценным грузом - оружием, продовольствием, медикаментами.
Парашюты неслись к нам вниз, то вспыхивая в лучах разрывов, то пропадая во мраке. Их было не менее пятидесяти. За этими последовала новая партия грузов.
– Да-а...
– улыбаясь, протянул майор Сенк.
– Хорошо! Вот это помощь, товарищ капитан...
– Он оглядел меня с ног до головы.
– Ты теперь настоящий поляк! В этом костюме тебя от миллиона варшавян не отличишь.
После известия о том, что Бур-Комаровский собирается схватить советских десантников, я ушел в подполье и действовал нелегально.
Помрачнев и подойдя к краю чердачного настила, Сенк добавил:
– Миллиона?.. Нет, конечно. Может, осталось полмиллиона, да и то вряд ли... А до войны здесь было полтора миллиона. Посмотрите вниз. Под этими камнями лежат тысячи трупов. А сколько еще Польша потеряет людей?!
Сенк, этот железный человек, вдруг скрипнул зубами, повернулся и, тяжело ступая, пошел к лестнице.
...На рассвете меня разбудил веселый голос неунывающего Юзефа. Он распоряжался раздачей сухарей и консервов волонтерам в соседнем подвале. Я встал, отряхнул подаренное им, насквозь пропыленное пальто, надел шляпу. Потом посмотрел на спящего Дмитрия. На его щеках пробивался румянец, но дышал он как-то странно.
Сам я в медицине ничего не смыслю. Неужели Дмитрию стало хуже? Нет, лицо спокойное... Наверно, он просто крепко спит, выздоравливает... Так ли это? Врач сказал, что главное - сон, запретил Дмитрия тревожить, а я его уже в третий раз сегодня
...Юзеф вздрогнул, когда я окликнул его.
– Ох, это вы, товарищ капитан!..
– Сколько подобрали?
– Сто сорок мешков, но много все-таки попало к Буру.
– А населению сколько передали?
– Шестьдесят с продовольствием.
К нам подошел Адам, командир одного из подразделений Армии Людовой, широкоплечий, бородатый гигант лет тридцати. Улыбаясь в бороду, окинул меня внимательным взглядом и подал мне руку.
– Ты, Юзеф, не очень-то раскошеливайся!
– сказал он.
– Экономить нужно.
– Ничего!
– ответил тот бодро.
– Гитлер за шесть лет хорошо научил меня экономить. Я, например, работал по канализации, получал двадцать злотых... Чего смеетесь? Хватало выкупить продукты по карточкам.
– А что ты получал по карточкам?
– О! Столько, что и домой не дотащишь. Двести граммов эрзац-хлеба на день и двести граммов сахара на месяц.
– И правда, что не дотащишь!
– вставил Адам.
– По дороге съешь и домой голодным придешь.
– А я всегда домой приносил, - вздохнув, вмешался Хожинский, ребенка берег...
В подвал вдруг проник слабый утренний свет: кто-то с улицы оттащил от окна мешок с песком.
– Панове, швабы шевелятся!
– вместе с холодным ветром ворвался в подвал тревожный возглас.
– Все на баррикаду!
Повстанцы поспешно оставили подвал.
– Вы тоже с нами?
– спросил меня Адам, увидев, что я с трудом поднимаю Дмитрия.
– Давайте вдвоем!
Мы подняли Дмитрия и, по возможности бережно, перетащили в безопасный подвал.
Уходя на баррикаду, Адам попросил меня записать ему несколько куплетов песни "В чистом поле, поле под ракитой..."
– "В чистом поле, поле под ракитой..." - пропел он звучным, приятным голосом.
Дверь за ним захлопнулась. Еле слышно донеслись слова: "Где клубится по ночам туман..."
Я ходил по темному подвалу из угла в угол. Дмитрий лежал молча, стиснув зубы.
Вскоре пришла медсестра. В руках у нее была немецкая фляга. Гордо улыбаясь, она искоса взглянула на меня и сказала:
– Почти полная... Майор Сенк дал мне тысячу злотых: вздорожала вода! А стоять в очереди нам, военным, некогда. У спекулянтов покупаем.
Дмитрий лежал совсем обессиленный. Когда медсестра поднесла к его губам флягу, он поморщился, попробовал подняться, но не смог. Вдруг, видимо собрав все силы, он протянул руку за флягой.
– Молодец!
– весело сказал я, подбадривая друга.
– Считай, что теперь тебе станет легче...
Стенько не ответил и как-то болезненно улыбнулся. Я попробовал было снова заговорить с ним, но он молчал. Потом с трудом произнес:
– Не смотрите на меня так. Я еще...
Отчетливо помню эти его слова. Помню также, как вдруг качнулся и заскользил из-под моих ног цементный пол...