За час до рассвета
Шрифт:
Местом его встреч с членами подпольного комитета комсомола служила заброшенная баня, сложенная из белого ракушечника на берегу речки Чернушки. Прежде в этом районе размещалась небольшая деревушка, носившая такое же название. В годы первых пятилеток Приазовск, разрастаясь, подступил к деревушке, затем вовсе поглотил ее. На месте деревянных хат воздвигли многоэтажные кирпичные дома, школу, магазины. От стародавнего сохранилась лишь эта полуразрушенная баня, стоявшая на откосе, заросшем кустарником.
Непосвященный не много бы понял из разговора Семена Метелина с Николаем Луниным.
—
— Все то же, — ответил Лунин. — Они живут по раз установленному расписанию.
— У ворот останавливались? — не унимался Семен.
— И останавливались, и к начальнику караула заходили, шнапс пили.
— Справится ли Маслов?
— Лукич? — переспросил Николай. — Он до войны собственную эмку водил. Я в нем не сомневаюсь.
— Красная Армия наступает, нам ждать больше нельзя, оружие может потребоваться завтра-послезавтра. Вот вам для маскировки. — И Метелин передал сверток, полученный от Максима Максимовича. — Пронесете-то как?
— Запросто, — ответил Лунин. — На себя наденем, а сверху натянем спецовку.
— Кажется, обо всем договорились. — Метелин протянул руку: — Ну прощай, до субботы.
— Всего хорошего…
Метелин с грустью подумал: «А ведь новой встречи может и не быть». Он хорошо понимал, на что идут Николай с Лукичом. Очень рискованную затеяли операцию, опасную, дерзкую. Но что делать, иначе оружия не добудешь… Надо бы уходить, а ноги окаменели.
Видимо, поняв состояние Семена, Николай еще раз пожал его руку:
— Все будет хорошо, не волнуйся. — И первым вышел из предбанника.
В субботу во двор мастерских по ремонту оружия въехала крытая брезентом автомашина. Когда автоматы и пулеметы были погружены, раздались удары молотка о рельс, возвещающие конец рабочего дня.
Цехи быстро опустели, лишь Лунин и Лукич — отец Юрия Маслова — присели за ящик с инструментом и притаились.
Они видели, как загруженная оружием автомашина остановилась у проходной. Из кабины выскочил унтер-офицер и сунул часовому пропуск. В это время из двери караульного помещения, потягиваясь, показался белобрысый вахмистр — начальник охраны завода. Признав в унтер-офицере знакомого, добродушно похлопал его по круглому животу. Повелительным жестом унтер-офицер поманил к себе шофера. Тот подошел к ним, размахивая бутылкой шнапса. Все трое скрылись в караульном помещении.
Люди за ящиком моментально скинули спецовки, под которыми были немецкие мундиры. Повременив какое-то время — дав возможность шоферу и унтер-офицеру расположиться как следует в караульном помещении, уверенно подошли к грузовику. Сев на место шофера, Лукич включил зажигание. Лунин положил на подоконник зарешеченного окна завернутый в газету сверток с миной.
Часовой выглянул из будки. За рулем сидел немец, рядом — унтер-офицер, отдавший ему заранее пропуск. Запоминать лица выезжающих не входило в его обязанность, да и сгустившиеся сумерки скрывали лица.
Как только грузовик тронулся, часовой услужливо открыл ворота. Минуя проходную, Николай лихо ему козырнул. Отъехав метров сто, услышали взрыв. Опустив стекло, Николай посмотрел назад. Над мастерскими
— Теперь дай бог ноги, — проговорил Лунин.
Лукич, вцепившись обеими руками в руль, понимающе кивнул головой. В это время справа распахнулась калитка, со двора выбежали немцы-автоматчики и бросились наперерез грузовику.
— Засыпались, — одними губами проговорил Лукич, — что будем делать?
Лунин не ответил. Дождавшись, когда немцы поравнялись с машиной, приказал:
— Лукич, стой! — Николай выскочил из машины и сам подбежал к немцам, дико закричал:
— Шнель, шнель! Дорт ист брант! Партизанен ист дорт! [5]
Автоматчики со всех ног кинулись к мастерским, а машина свернула в тихий переулок. Благополучно проехали несколько кварталов поселка Южного. Вон уже видна дорога в степь. И вдруг навстречу выскочил мотоцикл с коляской. Еще издали немцы сигналами фар потребовали остановиться. Солдат в коляске угрожающе направил автомат, взял грузовик на прицел.
5
Скорее, скорее! Там пожар! Партизаны там!
— Накрыли-таки! — Лукич зло выругался.
— Остановись, но мотор не глуши, — подсказал Николай.
Приблизившись, фашист у самого радиатора, развернул мотоцикл, опустил ногу на землю.
— Дави! — шепнул Николай.
Взревел мотор, машина сделала рывок: крик, стон…
Грузовик нырнул за угол, свалил огородный плетень и выскочил в степь…
Было уже совсем темно, когда они добрались до Конокрадской балки. В мирное время здесь пасли скот. Сейчас нетронутая трава заматерела от холода. Время стерло когда-то проторенную колесами дорогу, по которой вывозился камень-ракушечник. В городе поныне сохранилось много домов, сложенных еще до революции из этого податливого материала. А балок таких вокруг города было великое множество.
Грузовик ходко катился под уклон. Лукич закряхтел, выпрямил спину, сдвинул на лоб очки, слезящимися глазами взглянул на Николая:
— Да-а, ситуация!
Лицо Лунина пылало от пережитого волнения.
— Счастливо отделались. Ездите-то вы по-лихачески, а говорили — любитель.
Лукич насупил брови.
— Может, закурите?
Километра два проехали молча по дну яра. Склоны его стали крутыми, терн острыми иглами хватался за брезент, царапал борты. Из-за куста показался человек и поднял руку. В свете фар Маслов разглядел мундир эсэсовца и нацелился его смять. Лунин вовремя его предупредил:
— Осторожнее, это наш.
Семен Метелин едва успел отскочить в сторону:
— Стопчете, чертяки! Погасите фары!
Нащупывая ручным фонариком дорогу, пошел вперед, за ним осторожно двигалась машина. Когда заросли превратились в чащобу, Метелин остановился. Николай тут же забрался в кузов, принялся молча подавать оружие. Нагрузившись автоматами, Метелин полез на откос. Лукич и Николай не отставали. В зарослях кустарника показалась черная пасть туннеля.
— Здесь будет наш арсенал.