За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
6. Связь держать при помощи радиостанции по специальному расписанию.
7. Выход бригады из тыла противника ранее установленного срока может быть только с разрешения партизанского штаба по радио. При особо тяжелых обстоятельствах, при невозможности получить разрешение на выход из тыла по радио или через связных — командир и комиссар бригады принимают решение самостоятельно.
Нач. штаба партизанского движения при ВС КФ — комбриг
Членыi
Нач. РО Кар. фр .— полковник ПОВЕТКИН
Зав. Воен, отд.
ЦК КП (б) КФССР — КАРАХ АЕВ
Согласен: Член Военного Совета Карельского фронта —
бригадный комиссар КУПРИЯНОВ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
(пос. Услаг, 30 июня 1942 г.)
1
Бараки в поселке были заняты батальоном пограничников, державшим линию охранения вдоль реки Се-гежа, и партизанская бригада, переправившись на западный берег, расположилась на отдых в лесу.
Всем отрядам капитан Колесник определил полосу обороны, наметил огневые точки для пулеметов, расписал очередность дежурства по бригаде и потребовал, чтобы это же было сделано в каждом отряде. Действовал он самостоятельно, с сознанием полного своего права поступать так, не ожидая приказания комбрига. Лишь убедившись, что его распоряжения выполняются, Колесник доложил обо всем Григорьеву.
Григорьев все одобрил, хотя кое-что в распоряжениях начальника штаба показалось ему излишней предосторожностью. После тяжкого ночного перехода люди вымотались и, может, не следовало бы сейчас держать столько постов и дежурств. Прямой необходимости в этом не было. Впереди — сорок километров ничейной земли, да к тому же охрану держат пограничники.
— Хорошо,— еще раз кивнул Григорьев и внимательно посмотрел на Колесника, успевшего уже начертить схему обороны бригады.— Вот что, начальник штаба! Выход назначаю на двадцать три ноль-ноль. В два-ддать — совещание командиров и комиссаров отрядов. Пора в общих чертах познакомить их с боевой задачей. В восемнадцать — отправим еще одну разведку к финской полосе охранения... Сам вместе с Николаевым подбери ребят — ходких и выносливых, человек девять-десять, больше не надо. Кого командиром, как думаешь?
— Думаю, Полевика.
— Согласен. Перед выходом комиссар намечает провести отрядные партийно-комсомольские собрания. Запланируй время на это. А сейчас пусть обедают и до двадцати — всем отдых! Людям надо выспаться как следует. Переход-то мы с тобой тяжелый им задали, а?
Григорьев подождал — не скажет ли на это Колесник чего-нибудь, но тот промолчал.
— Я пройдусь по отрядам. К завтраку вернусь.
Григорьев постоял, неторопливо оглядывая бивуак,
потом — легко и быстро, как привык ходить всегда,— зашагал, помахивая неразлучной тростью, к реке, в расположение «единицы» — отряда имени Тойво Антикай-нена. Недавно приказом по штабу партизанского движения отрядам вместо номеров были вновь присвоены наименования, как было это в начале войны, в период их создания. Этого добивались все — и бойцы, и командиры— хотя сами
С погодой вроде повезло. Весь июнь стояли холода, однажды в Сегеже даже снег выпал, а как только вышли на задание — день словно по заказу: безветренно, солнечно, тепло. Хотя трудно сказать, хорошо это или плохо. Конечно, в такую погоду и настроение у людей лучше, и костров для обсушки не требуется. Однако для маскировки, особенно с воздуха — будешь и ненастью рад. Сегодня за ночь бригада оставила за собой две черные тропы, которые наверняка различимы с самолета... Теперь уже ясно, что открытые места надо или обходить, или пересекать развернутым строем. Еще вчера об этом как-то и не думалось. Там, в Сегеже, все подобное казалось пустяком, там думалось о главном, а вот вышли в поход — и каждая мелочь таит в себе непредвиденную опасность. Сколько их встанет еще на пути бригады?
Вот и решай: ясный день — хорошо это или плохо?
Сегодня — несомненно хорошо! По всему лесу весело позвякивают котелки, жарко потрескивают костры, звенят топоры и пилы, тесным кружком у огня сидят люди — покуривают, пересмеиваются и кой-где даже поют вполголоса. Словно бы и не они несколько часов назад с трудом добрели до реки и думали, наверное, не о каше и кружке чаю, а о том, как бы поскорее завалиться куда-нибудь поукромнее и спать, спать, спать.
А сейчас вон нашлись даже любители рыбной ловли. Сидят у реки на бревнах, помахивают удилихцами-ско-роделками, как видно, перед сном рассчитывают ухи похлебать.
— Ну как — клюет? — крикнул сверху Григорьев, хотя и без этого было видно, что клюет, и клюет отменно: серебристые плотвички то и дело взлетали в воздух и шлепались на песок.
— А как же, товарищ комбриг! Не хотите побаловаться?
— С удовольствием. На что ловите?
Ловили на всякое. За наживкой далеко не ходили — кто муху поймает, кто отвернет от бревна кусок коры, разыщет червячка-короеда — все годится на крючок.
Григорьев с детства любил рыбалку. Конечно, не такую, как эта, а настоящую, на лудах, с хорошим запасом червей и крепкой снастью, чтоб можно было безбоязно выводить килограммового окуня. У них в Паданах у каждого мальчишки были свои излюбленные места, и выезжали на них не для удовольствия, а потому, что летом забота о рыбе для семьи была уделом ребятишек.
Да и тут баловство — баловством, а минут за десять — пятнадцать натаскал комбриг чуть ли не котелок рыбы. Только успеешь закинуть, пробочный поплавок дернется раз-другой и круто уходит под воду. Плотва гуляла по верховодью и за наживкой бросалась стаями.
— В штаб отнести? — кивнул на рыбу партизан, у которого Григорьев брал удочку.
— Не надо, вари на здоровье.
— Ну тогда, товарищ комбриг, на уху приглашаю. Конечно, из плотвы какая уха? Но все повкусней корюшки, помните?
Еще бы не помнить... Эта пудожская корюшка, наверное, до конца дней будет преследовать своим запахом. Почти месяц не имела бригада другой еды, кроме корюшки... Шальские рыбаки привозили ее прямо на лодках, еще живую, трепещущую. А вечерами отрядные повара, чертыхаясь, выгребали ковшами из котлов ие-съеденное варево. Сладковатый, приторный, бессолый корюшковый запах, казалось, висел в воздухе над всем онежским побережьем, а партизаны, почти с отвращением, заставляли себя съесть порцию корюшки — вареной, жареной, все равно какой...