За чертой

Трэвисс Карен

Эдди любил спать по ночам. Но в последнее время на его долю выпадало все больше и больше ночей бессонных. Иногда — из-за большого количества работы, но сегодня его попросту мучила бессонница.

Я мог бы и забыть про «Хируорд».

Рано или поздно эта информация просочится в массы, и тогда он будет свободен от всякой ответственности. Мне не нужно больше откапывать сюжеты, я сижу на перворазрядной истории.

Эдди в третий раз за утро проверил, все ли уложил в вещмешок, и в очередной раз посмотрелся

в зеркало. Парнишка из Экологического отдела неплохо его постриг — не так коротко, как морпеха, но вполне мужественно. Эд Беннетт сказал — «вполне по-военному». Эдди — репортер, и не стоит забывать об этом.

Но тебе известно о «Хируорде», и ничего не попишешь.

В этом-то и проблема со всяким знанием. Даже если с ним ничего не делать, последствий не избежать.

И ты знаешь, что это неправильный шаг.

Ему и вправду не все равно, что тут происходит. Эдди не мог болеть за свою команду, потому что не знал, где здесь свои. Вспомнились несколько абзацев в учебнике по истории журналистики — речь шла о военной журналистике, о войне между Британией и Аргентиной, и о месте под названием Сан-Карлос-Уотер… И Эдди сделал выбор не как профессионал, а как человек.

Вот в чем проблема с возрастом. Совесть разрастается, как простата, — будешь часто просыпаться по ночам, но навряд ли умрешь.

Эдди потребовалась неделя на то, чтобы получить разрешение на высадку во Ф'наре. Он подозревал, что этого вообще могло бы не случиться, если бы Шан не давила с одной стороны, а Линдсей — с другой. Одно это уже говорило, что его используют.

Окурт позволил челноку юссисси пристыковаться, и только едва читаемое выражение неудовольствия выдавало его истинные чувства.

— Журналисты — как дети, — бодро сказал ему Эдди. — Нам даже убийство сойдет с рук, потому что никто не поверит, что мы опасны.

— О, уж я-то верю, что ты опасен, — проворчал Окурт и самолично закрыл люк за спиной Эдди.

Начался день удивительных открытий. Эдди переключил камеру-пчелу на режим слежения за перемещением крупных объектов и, чтобы подстраховаться, прихватил с собой ручную камеру. Для Безер'еджа камера-пчела подходила идеально: любое движение на диких просторах стоило снимать, но в городе слишком много посторонних раздражителей, а Эдди не собирался все время тратить на то, чтобы урезонивать расшалившуюся камеру. Пусть полетает в свободном режиме, пока он будет работать с ручной.

Пилот юссисси произвел тщательный обыск, и Эдди не смог удержаться от хихиканья. Камера-пчела запечатлела сцену во всей полноте. Пилот посматривал на нее с тем же хищным видом, что и Серримиссани. Закончив, пилот одарил Эдди последним долгим взглядом и удалился в кабину, к штурвалу.

Эдди сунул руку в вещмешок, чтобы проверить, в порядке ли особо ценный груз. Пальцы нащупали три бутылки настоящего вина, сверток с пальмовым сахаром и фляжку с живыми дрожжами, шесть кусков лавандового мыла и большую пачку чая — эта конвертируемая валюта спасает журналиста в любой стране. Самый высокий обменный курс, конечно, у сигарет, но на космическом корабле

они считались нелегальным грузом.

Все это Эдди взял не для ублажения аборигенов, даже если бы они и разобрались, что с этим делать, а в подарок Шан. Он скучал по ней. Разумеется, Эдди встречал людей и посимпатичнее, но, как ни странно, больше всего ему импонировали те, кого нельзя запугать и подкупить — деньгами или лестью.

Челнок приземлился на клочке каменистой почвы, ничем не напоминающем взлетно-посадочную площадку. Его поджидал мужчина вес'хар. Он прохаживался вокруг чудного транспортного средства, больше всего напоминающего матрац под балдахином. Доверия оно, естественно, не внушало.

Эдди проводил взглядом юссисси, который, в свою очередь, не сводил взгляда с камеры-пчелы. По крайней мере никто не требовал чаевых.

Эдди принял приглашение водителя и уселся на матрац, который тут же изменил форму и из плоского тюфяка прекратился во вполне надежный транспорт на воздушной подушке. Эдди почувствовал себя лучше. Они скользили по скалам, дюнам и зарослям мягкого мха, вздымавшегося под ними волнами. Дороги видно не было.

— Мы едем по земле из-за картинок, — водитель говорил будто бы двумя голосами одновременно. — Мы строим дороги под землей. Нечего фотографировать. Понимаете?

— Ага, благодарю. — Камера-пчела счастливо порхала вокруг. Транспорт вес'хар поразительно бесшумно нырял со скал и вскарабкивался на холмики. Открытость вес'хар застала Эдди врасплох. Ему встречались многие проводники и телохранители, чья основная задача состояла в том, чтобы не позволить ему что-то снять и записать. Часто свои требования они подкрепляли демонстрацией пистолета. — Мне можно снимать все?

— Если ваши глаза что-то видят, вы можете фотографировать.

— Ого! Мне здесь уже нравится!

Они скользили между зарослями чего-то, напоминающего лишайники размером с дерево, — по желтым мясистым стволам ползали какие-то красно-белые полосатые существа. Когда поднялись в гору, вес'хар остановил машину.

— Гефес смотрит. Сейчас смотрит.

— О-о… ого! Господи Иисусе! Ф'нар едва не ослепил Эдди.

Застывшая красота. Переливы цвета, сияние… Эдди потерял дар речи и едва не свалился с пассажирского сиденья.

— Нужно будет переделать саундтрек. Нельзя показаться простым туристом.

— Ф'нар, — объявил водитель. — Шан Чайл сказала, вы говорите «чтоб я сдох», когда видите это, так вы удивлены.

— Как долго ты говоришь по-английски?

— Четыре дня.

— Что ж. Чтоб я сдох. — Он проверил камеру-пчелу — она тоже застыла, видимо, потрясенная видом, — и вытащил вторую, чтобы первые кадры наверняка получились отличного качества. — И в самом деле — Город Жемчуга.

Вес'хар подвез Эдди до центра города. Дальше транспорт идти не мог. Эдди стоял на дне кальдеры и, завороженный, смотрел на ряды террас, этот вывернутый зиккурат, висячие сады. И тут и там виднелась растительность. Перламутр покрывал все. Слов у Эдди по-прежнему не было. Он проследовал за проводником и начал восхождение на террасы, стараясь вежливо кивать каждому, с кем встречался взглядом.