За что убивают Учителей
Шрифт:
Учитель ушел, и пустота, оставшаяся вместо него, грозила поглотить целый мир. Пустота – дикий апофеоз всего этого длинного дня… всей его непутевой жизни. Пустота. И ощущение полной растоптанности от того, что он больше не увидит ненавидимого им наставника. Привычная реальность обрушилась, в один миг потеряв смысл: цветные осколки ее беспорядочно лежали вокруг. В сердце Элиара всегда была война, теперь же оно молчало, оцепеневшее, оглохшее от битв. Это конец.
Все было предельно ясно, но сердце упрямо сопротивлялось разуму. Как выяснилось, гнев и тоска не улеглись со смертью Учителя. Напротив, внезапная
Этот ужасный человек должен жить – и принадлежать только ему, ему одному. Он должен был расправиться с ним сам! Это его право и больше ничье.
Нет, он не отпустит наставника, не отдаст смерти без боя: он еще не свел все счеты. Даже после смерти Учитель будет принадлежать ему.
Война будет выиграна, когда потерпит поражение Учитель, его единственный невзятый бастион. Настоящая победа – не просто нанесенное неприятелю поражение. Настоящая победа меняет сердце противника. Но неожиданно изменилось только его собственное сердце.
– Лестер… – сжав мертвую руку, бесцветным, охрипшим от крика голосом прошептал Элиар. – Я не забуду… никогда.
Фраза сорвалась с губ неподконтрольно. Он и сам не понимал, что говорит и как он назвал Учителя. Имя растаяло во рту карамелью.
Он обезумел? Он зовет верховного жреца личным именем? Да, он окончательно рехнулся: при жизни Учитель ни за что не позволил бы называть себя так. Да и сам Элиар не осмелился бы обратиться к могущественному Красному Фениксу так фамильярно, так интимно, но сейчас срединное имя почему-то привязалось, прилипло к языку, и растерянный Элиар повторял его снова и снова, как заклинание. Второе имя наставника вдруг стало слаще и пьянее самого дорогого вина, и Красный Волк с удовольствием перекатывал звуки на языке, такие прохладные, нежные, такие отличные от привычно-строгого, пышного «Элирий» – «Пионы цветут под солнцем».
«Цветы зимней вишни таят в себе снег» – с тоской вспомнил он значение срединного имени «Лестер» на Высшей речи ли-ан. До чего же красивое и изысканное значение.
Осторожно поддерживая тело Учителя, Элиар медленно сходил с ума от ненависти и странной нежности. Он склонился над умершим в отречении и благодарности, в верности и предательстве, в святости и грехе. Две ярчайших противоположности оказались слиты воедино: чем крепче ненависть – тем сильнее становятся узы привязанности.
– Возвращайтесь назад… этого не может быть, это не конец.
Он знал этого человека семнадцать лет и будто впервые разглядел только что, уже после смерти. Как все это неправильно, как больно, больно.
Так многое нужно сказать, но Учитель более не преклонит слуха к словам Второго ученика. Многое так и останется невысказанным. Он может говорить все, что угодно, но Учитель навсегда останется нем. Во всем мире теперь не найти его душу. А в его собственной душе не будет отныне ни мира, ни войны.
По лицу, оставив влажные дорожки, скатились и тут же высохли две одинокие слезы.
– Простите меня, Учитель.
Но Учитель уже ушел, унося с собою красное солнце. Душу его забрала разыгравшаяся снаружи метель. А Красному Волку осталась только маета будущих бесснежных зим Бенну, последнего города, доставшегося в наследство от наставника.
Та ночь навсегда развела их пути. Если бы
«Прощайте, Учитель».
Вот и все. Наконец отомщены все унижения; но отчего же такое чувство, будто на сей раз он принес в жертву свое одинокое сердце?
Вдруг, в редкий момент прояснения сознания Элиар припомнил кое-что безмерно важное. Способности Видящего вновь выручили его, выудив из омута памяти то единственное, что имело значение сейчас. Давным-давно, из случайно подслушанного разговора Учителя с Ишерхэ он узнал, что тайно совершенным ритуалом душа Красного Феникса навек привязана к его лотосной крови. В драгоценной крови Учителя таится не только сила солнца, но и тонкая ниточка, ведущая к ушедшей в небытие душе.
Это знание дорого стоило.
Шумно выдохнув, Элиар дернул из поясных ножен стилет, чтобы вонзить хищный четырехгранный клинок точно в артерию – так глубоко, как возможно.
Как глубока была его ненависть – и его преданность.