За далью волн
Шрифт:
— Да, со мной все хорошо, Корс Кант, — повторила Анлодда, на этот раз ответив на вопрос барда, после чего повернулась к Питеру и подозрительно уставилась на него. — Принц Ланселот, ты в себе ли? Быть может, у тебя лихорадка? Мы же позвали с собой тех, кто принес последнюю жертву, если не ошибаюсь, а я редко ошибаюсь, ну разве что когда мне совсем уж тоскливо, и я прибавляю восемь к двенадцати и получаю восемнадцать.
Питер смотрел на девушку, сдвинув черные брови Ланселота, и ждал объяснений.
Анлодда говорила медленно, не веря тому, что Ланселот не понимает,
— Так ты действительно не знаешь, что означает последняя жертва для жрецов храма Аттиса?
Питер только головой покачал. Анлодда изобразила пальцами пару ножниц и щелкнула ими на уровне паха.
Питер ощутил нечто вроде боли сострадания в этом самом месте и вздрогнул.
— Ты хочешь сказать, что они… О, Матерь Божья! — Он умолк, представив, как к нему приближаются ржавые серпы. — Варварство какое! Это ритуал такой? Или.., они это сами с собой делают?
Бард застонал. Он еще сильнее побледнел, сжал губы так, словно его мучала боль или тошнота. Он схватился за перила и в страхе уставился себе под ноги.
Анлодда заметила это одновременно с Питером. Не спуская глаз с Корса Канта, она ответила на вопрос.
— Ты должен был это знать. Ты знал это. Бога Аттиса так удручали.., приставания Иштар, ее противоестественная страсть к нему, что он.., избавился от предмет ее желаний.
— Иштар?
Анлодда молчала. Корс Кант, похоже, не заметил, что девушка не сводит глаз с него.
— Иштар.., она была его матерью. И жрецы Аттиса то же самое делают с собой. — Корс Кант, это правда? Ты ведь знаешь больше меня про все эти мифы и сказания, ты же бард как-никак. И еще друид, и все такое.
Анлодда коснулась носком сапога босой ноги Корса Канта.
Корс Кант ответил ей автоматически, не поднимая головы, словно ему стыдно было смотреть в глаза девушке.
— Да, именно так они чтят свою богиню. Нет, Корс Кант не то чтобы открыто увел разговор в сторону, но от Питера не укрылось, что к беседе о жрецах и Аттисе примешивалась тема отношений Корса Канта и Анлодды. Питера знобило. «Сегодня лучше не надо», — подумал он.
— Корс Кант, — проговорила Анлодда, глядя сквозь юношу. — Нам, конечно, очень повезло, что жрецы оказались такими чурбанами. А ведь им следовало бы догадаться, что ты никакой не Аттис, при том, что ты-то не лишен этого самого предмета вожделений Иштар.
— Предмета? — беспомощно вопросил Корс Кант, наконец отважившись глянуть возлюбленной в глаза. Шутки он явно не понял.
— Ну, не сразу же Ланселот убедил тебя напялить эту мантию.
Теперь уж Питер смутился.
— Что это ты несешь? Давай, говори! Анлодда усмехнулась, увлеченная собственной шуткой, которая почему-то никого, кроме нее, не смешила.
— Если ты — Аттис, то должен быть лишен кое-чего, чего ты явно не лишен, хи-хи-хи!
Анлодда сдавленно хихикнула. Наконец и она поняла, что шутка вышла не слишком пристойная.
Питер покраснел. Он видел, как смутился юноша, да и вообще, с какой стати девица разболталась на столь щекотливую тему?
Питер отвернулся и принялся дергать себя за усы. Делал он это слишком энергично, и вырвал
— Гм-м-м. Ланселот? — Анлодда смущенно обратилась к Питеру. Явно она хотела заговорить о чем-то таком, о чем предпочла бы молчать. — Я про.., про принца Горманта. Моего отца. Я…
И она замолчала. Питер жестом дал ей знак продолжать.
— Корс Кант, помнишь, как меня признали те саксы? Ну, те, которых я убила около Камланна?
Мертвая тишина. Анлодда полностью завладела вниманием Питера и барда.
— Ну… — дрожащим голосом проговорила Анлодда. — Они меня узнали, потому что видели раньше. При дворе Горманта. — Питер ждал. Анлодда добавила:
— Когда встречались с моим отцом, чтобы заключить союз с ютами против Артуса.
Питер кивнул.
— Пожалуй, понятно, почему юты так легко одолели защитников Харлека. — «Сплоховал ты, Гормант. Мог бы я тебе рассказать про пакт, заключенный Сталиным и герром Гитлером: Ах-ах! Вы не имеете права нападать на меня, вот договор, подписанный вами!» И все же Питер понимал, что девушка о чем-то умалчивает. Вероломством Горманта не объяснялось ее присутствие в покоях Артуса с кинжалом в руке.
— Что ж, — проворчал Питер. — Придется все рассказать Артусу.
— Понимаю.
— И я не знаю, что будет после этого с тобой.
— Понимаю. Ожидание подобно пытке. Это все равно что предложить девушке руку и сердце как раз перед тем, как отправиться на месяц на войну.
Питер протянул руку, намереваясь утешающе похлопать девушку по плечу, но неизвестно почему промахнулся, и его рука коснулась ее груди. Она не пошевельнулась, не отстранилась, только глаза ее указали на барда, который по-прежнему стоял к ним спиной. Питер отдернул руку, но неохотно, не спеша.
«И почему, интересно, мальчишка, так спокойно отреагировал на рассказ о предательстве Горманта?» — гадал Питер. Ответ был очевиден: потому, что знал об этом раньше.
Питер с колоссальным трудом сдерживал гнев. На сей раз извращенное чувство чести барда стоило людям жизни!
Если бы Ланселоту в этот миг удалось вырваться из оков, в которых держал его Питер, лежать бы Корсу Канту в луже крови, не иначе. И самого Питера от того, чтобы разделаться с юношей, удерживало лишь холодное понимание того, что все эти люди так или иначе уже умерли пятнадцать веков назад.
Корс Кант смотрел вдаль, но вдруг он прищурился, словно заметил что-то, происходящее в городе.
Питер проследил за взглядом юноши. Поначалу он видел только безобразно проложенные улицы доримского времени — никаких тебе ровных кварталов. Затем его внимание привлек грязный узкий проулок. Извиваясь вдоль наружной стороны вала, он пересекался с единственной мощеной римской дорогой, что вела к воротам. На пересечении проулка и дороги стояла конюшня без крыши, Возле конюшни столпилось с десяток пьяных ютов. Время от времени кто-то из них пускал стрелу в сторону конюшни. Питер разглядел внутри конюшни, у окна, Бедивира, который пытался отстреливаться, но выходило это у него из рук вон плохо. За спиной брата прятался Кей, размахивающий топором в бессильной ярости.