За далью волн
Шрифт:
И дело тут не в разбойниках-ютах. Наш город захватывали столько раз, что те, кто рисует карты, могли бы помечать на них Харлек не чернилами, а мелом!
Я никогда не понимала этого, покуда жила здесь. Этому меня научил Камланн. Меровий, Артус, Этот Мальчишка и даже Ланселот показали мне, как много мы потеряли. Правда, им всякая потеря представляется приобретением. Но я-то знаю точно, что это значит.
Когда-то мы были воинами, теперь стали солдатами. Когда-то у нас был Королевский Совет, теперь остался никчемный сенат. Когда-то греки, евреи, друиды, даже женщины и принцессы,
Как там говорится в ритуальном стихотворении Строителей?
Одно поколенье сменяет другое,
Земля же вращается вечно.
Неожиданно я услышала голос иного поколения. Он звучал потаенно, украдкой, словно то говорила шлюха, не рискующая войти в двери храма: «Ты же знаешь, что это не так, — вещала соблазненная соблазнительница. — Разве ты не ощущала собственную душу так, как ощущают острые камешки, что царапают твои босые ноги?» О, мне хорошо была знакома та, чей голос я слышала. Это она возносила меня на вершины и опускала в бездны. Она всегда была готова пришпорить меня, как пришпоривают пони, заупрямившегося перед преградой и не желающего перепрыгивать через нее.
«Ты можешь погибнуть, но можешь остаться в живых, как Бог Меровия. Ибо она здесь — твоя душа, ты касалась ее! Ты видела ее, чувствовала, ты вынула ее из шкатулки и вертела, рассматривая при свете солнца! Вот что такое — быть Строителем!» — Истинный дар Меровия, — произнесла я вслух, — это то, что строит Строитель. Вот дар моей любви тебе, Корс Кант Эвин, — если только ты когда-нибудь примешь его.
Чьи-то шаги. Хруст вывороченных из земли булыжников растрескавшейся мостовой. Я быстро вскочила. Но страх мой был напрасен. Это был всего лишь он, Этот Мальчишка-римлянин. Его волосы растрепались, словно конская грива на ветру. Рассвет окрасил их в огненные тона.
Я отвернулась. Пусть щеки мои были сухими, но в глазах наверняка отразился страх. Бояться на самом деле было нечего. Никакие внутренности из меня не вываливались, даже кровь не текла. И все же мне казалось, словно что-то умерло у меня внутри. «Хорошо, что он не ждет от меня любви, — подумала я, — ибо сегодня он ее ни капельки не получит».
Но если честно, я бы не возражала, если бы он сам предложил мне только любовь. Больше от него ничего не требовалось. Скажи он мне сейчас о любви, я бы бросилась к его ногам, и пусть бы он делал со мной все, что пожелает! Но будь я проклята, если бы я предалась животной похоти, подобострастию или «цивилизованности». Не о такой любви я мечтала!
— Здорова ли ты.., госпожа моя? — спросил он, глядя при этом сквозь меня так пристально, что я едва не обернулась, чтобы посмотреть, не стоит ли кто-нибудь у меня за спиной. От звука его голоса меня зазнобило. Порой он знает больше, чем следовало бы! Слишком мудры, слишком пытливы его глаза, глаза барда! Но он питал ко
— Харлек, — выговорила я и запнулась. Я не знала, что сказать. Я чувствовала себя так, словно очнулась после чудесного сна, где мне привиделись цветы и радужные рыбки, и обнаружила, что мир сер, а сапоги немилосердно жмут.
И еще.., я дала клятву Ланселоту. «Святая Равноапостольная Мария, помоги мне! Укрепи меня! Пусть голос мой будет тверд! Пусть всякие чувства оставят меня, невзирая на то, что Этот Мальчишка живет на свете!» Наверное, он и сам в этот миг ощутил прикосновение смерти.
А я не имела права плакать. Харлек умер давным-давно, еще до того, как мне минуло десять лет от роду — тогда, когда последний корабль с фигуркой дракона на носу отплыл в Кардифф, и было объявлено, что Харлек принадлежит Риму. Про это еще наши бабушки детишкам рассказывали сказку.
Я услышала какой-то странный звук, обернулась и увидела, что Корс Кант стоит передо мной на коленях.
Глупый мальчишка! Это еще что за новости?
— Полагаю, тебе лучше встать на ноги, Корс Кант Эвин, как подобает истинному барду — если, конечно, тебе еще не дика мысль о том, чтобы завоевать меня.
Я подтолкнула его туда, где нас ждали Ланселот и Кей, а в конце пути — Меровий и корабль, на котором мы могли уплыть домой. О Господи! Как же я жаждала поскорее вновь увидеть Камланн и забыть о том, что есть на свете это место, где у меня больше нет дома!
И тут раздался глухой стук, заставивший меня вздрогнуть. Мы все, выпучив глаза, уставились на Ланселота, а он рухнул, как подкошенный. Я бросилась к нему со всех ног, но Кей опередил меня.
— Государь! — в страхе воскликнул он. Он, похоже, не на шутку испугался. Стало быть, они все же что-то значили друг для друга, невзирая на все распри. Принц корчился на земле, словно змея, и сжимал руками виски.
— О, как больно! — выдавил он еле слышно.
Корс Кант схватил меня за руку, а я в ответ изо всех сил сжала его пальцы.
«Тупица! Почему бы тебе вместо этого не сжать меня в объятиях!» А несчастный Ланселот кричал от боли, словно душу его кромсал невидимый нож.
Глава 28
«О Иисус, Митра, помогите!» — Корс Кант приподнял голову Ланселота, потрогал шею — сердце героя не билось. Бард прижал ухо к губам Ланселота, но дыхания не ощутил.
— Он мертв, — изумленно проговорил юноша. Корс Кант поднял голову, посмотрел на Анлодду, Кея, Бедивира. Все трое замерли, лица у них стали как каменные. Наконец сенешаль шагнул к Ланселоту, отбросил руку Корса Канта и сам потрогал шею полководца.
— Мальчишка прав, — изрек он. Отважилась приблизиться и Анлодда, прижалась ухом к груди принца.
— Да что такое происходит?! — воскликнул бард. — Собрание лекарей? Разве вы все мне не верите? Я могу прослушать сердце не хуже любого другого!