За девятое небо
Шрифт:
Русалки и мавки молчали. Сумеречный холод сгустился над водой.
– Мы так поступаем, чтобы хоть что-то чувствовать, – ответила Марья, и Дрозд, чирикнув, вновь сел на её тояг. – Мы ищем чувств, но их нет. Чужая смерть нам нравится только потому, что мы можем ощутить страх того, кого убиваем, – это то единственное, что нам подвластно, но оно ещё больше пленит нас во Тьме. – Марья обвела взглядом и мавок, и русалок. – Но в каждом из нас есть искра Света, и в наших силах её разжечь. Будет больно, очень больно – как больно всем живым. Но эта боль освободит нас от пут, в которые
– Я не убивала себя, – прошелестела навь в ответ.
– Тогда как ты умерла?
Мавка, тяжело дыша, смотрела на Марью.
– Я не помню, – просипела.
– Помнишь – я вижу. – Марья наклонила голову набок, читая думы мёртвой. – Ты утопилась в Белой реке, после того как…
– Замолчи! – взвизгнула навь, и Марья умолкла. – Я не могу это слышать!
– Тогда скажи это сама, – велела дочь Леса. – Освободи дух, зажги своей болью искру Света – вспомни, каково это – жить, и стань свободной.
Мавка с ужасом смотрела на Марью; русалочий шёпот наполнял холодный рассвет: навьи страшились слов дочери Леса – того, что они пробуждали.
Марья, шагнув к мавке, коснулась её ледяного морщинистого лба и прошептала Слово, что когда-то услышал в лесу Светозар. Навь не успела отстраниться, и яркий свет прорезал вечную мглу бытия умертвия. Когда свет померк, мавка увидела мир, но увидела его иначе – окружающее дышало жизнью. Предрассветный лес пробуждался, наполняясь звуками: на лёгком ветру шелестели листья, где-то тихо журчал ручей и пропела первая птица. В травинках звенела роса и стрекотали кузнечики. Над озером стелился лёгкий туман, и небо окрашивалось серебром грядущего рассвета – мир не был ярок, но он завораживал.
И тут мавка вспомнила свою жизнь – все радости и печали, свою любовь и ненависть, обиду и разочарование… Чувств было так много, что мёртвые глаза наполнились слезами.
На Русалочьем озере воцарилась тишина: и мавки, и русалки внимали давно забытой ими жизни.
– Когда будете готовы и примете Свет и с жизнью, и с болью, передайте Слово сёстрам и следуйте за мной, – тихо проговорила Марья и, оглянувшись на замерших русалок, добавила: – Я буду ждать в Йолке.
– У неё получится, – сказала Иванка и опустилась на мох Большой Поляны рядом с остальными лешими. Холодный предутренний час укрыл мир изморосью, в тумане которой за частоколом, окружавшим поляну, в синеве леса проступали жёлто-зелёные огни Йолка. – Ни Светозар, ни Лес не могли ошибиться.
– Но её слишком долго нет, – заметил Айул. – Руен [2] уже заканчивается…
– Может, она всех русалок решила собрать? – Явих взъерошил волосы.
– Да быстрее всем елмаганам дружину создать, нежели нечисть объединить, – поморщился Ватан. – Скоро вновь на Великую Поляну отправляться – ведь там будет собрано воинство Леса.
2
Руен –
– Но Марья должна сначала прибыть в Йолк, так велел Дреф, – ответила Иванка. – Он же поручился за неё…
– Скоро рассвет, – посмотрел на небо Ватан. – Не думаю, что сегодня мы её дождёмся.
На Большой Поляне воцарилась тишина. Йари хмуро вглядывались в тёмный лес, простиравшийся за частоколом: мир замер в холодной предрассветной мгле. Низкое небо медленно светлело.
– Наверное, не сегодня, – нарушил тишину Ватан и поднялся. – Думаю, можно возвращаться в Йолк.
– Солнце ещё не встало, – возразила Иванка.
– Я тоже хочу, чтобы поступок Светозара не был напрасным. – Ватан подошёл к Иванке и положил лапу на её плечо. – Но если…
– Никаких «если»! – сердито перебила его Иванка, и Ватан опустил лапу. – Прости, – спохватилась лешая, и Ватан, кивнув, отвернулся и пошёл к Йолку.
– Наверное, я тоже пойду, – не смотря на Иванку, буркнул Явих. – Промок, кажется, до нитки, – добавил сконфуженно, встал и медленно побрёл к городу.
– У меня бы не хватило смелости поступить как Светозар, – тихо пробормотал Айул. – Я даже русалок ждать боюсь, несмотря на то что сие велел сам Дреф…
Иванка молчала, глядя на тёмный лес.
– Но я никуда не пойду, – продолжил Айул, и лешая удивлённо взглянула на него: елмаган печально смотрел в сторону леса. – Со своими страхами надо бороться, ибо страхи – слуги Мора.
Иванка улыбнулась и потрепала Айула по плечу:
– Пора, – тихо прошептала. – Йари правы – солнце вот-вот поднимется, пути мёртвых уже закрываются.
Иванка встала, Айул поднялся следом, и йари, опираясь на тояги, пошли к Йолку.
– У Марьи получится, – сказал Айул Иванке. – Только ей нужно больше времени.
Айул и Иванка смотрели на идущих к Йолку Явиха и маленького Ватана – их силуэты темнели в сером воздухе, пропитанном дождём. Туман тихо светился серебром, мягко озаряя мокрый мох, высокие столбы частокола и йарей. Послышалась едва различимая Песнь – будто шелест леса наполнился высокими девичьими голосами.
Иванка остановилась, Айул – тоже. Явих и Ватан, повернувшись к Айулу и Иванке, замерли, прислушиваясь: серебряная Песнь становилась громче, полнее, отчётливее. Звенящая мелодия пела о мире, парила туманом, моросила дождём, возносилась в небеса и опускалась к земле, чтобы прорасти вместе с травой…
– Они пришли, – прошептал Айул.
Иванка кивнула.
Явих и Ватан молча подошли к Иванке и Айулу – йари встали спиной друг к другу, крепче сжав в лапах тояги: серебряное кружево Песни звенело вокруг, искрясь в сыром воздухе. То, что ученики князя так долго ждали, произошло. И, как бы ни было страшно встречаться с мёртвыми, юные ведаи знали – это их испытание Леса перед великой битвой… Так Дреф велел закалить Дух перед грядущим.
Песнь набирала мощь, и дремучий лес, простиравшийся за частоколом, светился тихим серебром: сияние бежало по густым ветвям, струилось по стволам и возносилось в небеса.