За его спиной
Шрифт:
— Ты что? Котенок… — забормотал он, и руки чуть дрогнули от тревоги, — плохо? Плохо?
— Нет… — прошептала я, судя по всему, неожиданно для него, — все хорошо…
И тут же ощутила, как он чуть-чуть расслабил до этого каменные плечи.
Перехватил меня поудобней, так, чтоб можно было заглянуть в лицо, и уставился встревоженно мне в глаза:
— Котенок… Скажи, где больно? Губы? Голова? Он… Тебя бил?
— Все хорошо… — твердила я, как заведенная, любуясь его лицом, самым красивым на свете,
Бродяга почему-то не поверил, забормотал что-то про скорую и потащил дальше, через длинный вестибюль, а я расслабленно откинулась на его плечо, словно по волшебству успокаиваясь и вновь обретая способность замечать происходящее вокруг.
А вокруг много чего происходило, на самом деле.
Буквально в паре шагов от нас стоял Каз с несколькими очень серьезного вида мужчинами, а между ними, едва держась на ногах… Аминов!
Я вздрогнула, Бродяга чутко на это отреагировал, прижал меня к себе сильнее, ускорился, явно желая побыстрее отнести на улицу, к машине, но я быстро пришла в себя и попросила, стараясь быть как можно более убедительной:
— Пожалуйста, поставь меня на ноги. Пожалуйста. Мне надо…
Я очень боялась, что Бродяга не послушает меня, и я не смогу ничего сказать убийце своего отца.
Но он остановился, выдохнул и спокойно поставил меня на пол.
Аминов уставился на нас заплывшими от крови глазами, безумно оскалился, переводя взгляд с меня на Бродягу и обратно.
— Так вот кто тебя трахает… Дрянь… Как же я раньше-то… — он посмотрел на Бродягу, захрипел с ненавистью, — это ты, тварь, убил Марата!
Бродяга кивнул спокойно, никак больше не желая отвечать Аминову. Он не считал нужным с ним разговаривать.
А я посчитала нужным.
Сделала шаг, поддерживаемая заботливыми руками Бродяги, посмотрела на убийцу своего отца:
— Я знаю, что это вы убили папу, — звонко и четко сказала я, — и я видела это. И второго, того, кто был с вами, помню по голосу. И узнаю.
— Зря я с тобой церемонился, — ощерился Аминов, — надо было сразу после десятого класса, когда Марат тебя захотел, в дом забирать. Твой папаша был согласен.
— Вас посадят, — прервала я его, не желая слушать больше гадости, — надолго.
— Посмотрим… — усмехнулся он, — не думай, что тут все с рук сойдет. И Хазару тоже. Ему вообще никакого резона за чужую дырку шевелиться.
И столько было высокомерного перенебрежения в его голосе, что я поняла: Аминов не считает меня или Бродягу людьми, хоть сколько-нибудь достойными его внимания. И сейчас, осознав, что я имею мало отношения в Хазарову, успокоился и уверился, что все решится в его пользу. В конце концов, в его мире не было вариантов, при которых стоило бы так жестоко мстить за женщину своего подчиненного, а значит, Хазарова ввели в заблуждение…
Бродяга
А затем забормотал совсем другим голосом, униженным, просящим:
— Хазар… Хазар, она — твоя, что ли? И пацан? Хазар… Я не знал, Хазар…
Я повернулась и увидела, как из служебной двери выходит Хазар с Аней на руках. Рядом с ними взволнованно прыгал Ванька, и в этот момент только слепой и полный дурак не понял бы, что Хазар с Ванькой — близкая родня.
Аминов не был дураком. И понял…
И вот теперь, судя по всему, испугался по-настоящему.
Потому что одно дело, когда Хазар впрягается за чужую женщину просто потому, что она — чья-то там жена. А другое — когда за своё…
Страшная его слава прочно летела далеко впереди него…
— Хазар! — заорал, не выдерживая, Аминов, — это ошибка! Ошибка! Давай договоримся!
Но Хазар прошел мимо, даже не задержавшись взглядом на недавнем партнере.
Он для него уже не существовал.
— Ар, забирай Ляльку, нечего ей тут… — Каз, видно, получив какой-то невербальный сигнал от босса, поспешно загородил Аминова, все еще взывающего к каменной спине Хазара, от посторонних взглядов.
А Бродяга, очнувшись и больше не слушая моих возражений, опять поднял меня на руки и понес к выходу.
Я смотрела через его плечо на то, как Аминова упаковывают в наручники, а он, перестав звать Хазара, просто утробно воет, словно зверь, попавший в ловушку и осознавший, что это все. Смерть.
И нет, мне не было его жаль.
В машине Бродяга, перед этим тщательно ощупав и расспросив на предмет повреждений и кровотечений и убедившись, что медпомощь мне срочно не требуется, посадил меня на колени, пристегнул нас обоих ремнем безопасности, а затем, когда мы тронулись, обхватил так, что я могла только дышать, но уже не шевелиться.
— Котенок… — прошептал он, уткнувшись мне в висок, — котенок… Я чуть не сдох… Не делай так больше…
— Я не хотела… — начала объяснять я, но Бродяга засопел и закрыл мне рот губами.
Я задохнулась от волнения и сладости, что дарил его поцелуй, выпростала ладони, которыми до этого держалась за ворот его рубашки, и обняла за шею, с наслаждением зарываясь пальцами в отросшие на затылке волосы.
Мой Бродяга прилично оброс, стал таким невозможно стильным, брутальным, красивым до боли… И как я раньше этого не замечала? Или замечала, но просто как-то… привыкла, что ли?
А сейчас я гладила его, трогала и не могла натрогаться, словно заново узнавая этого человека.