За горизонт. Дилогия

Димитрюк Д А

– Давай, давай не спи!
– гонит водителя командир.

– Куда едем?
– интересуюсь у Сергея.

– Да тут, на седьмом посту кабанчик в колючке запутался. Будем брать.

Достав из кармана пару патронов, подполковник снаряжает выданный прапором пустой магазин.

До седьмого поста УАЗик долетел минут за десять. На месте нас ждет пожилой, сильно заросший субъект, закутанный в армейскую плащ-палатку.

– Митрич, показывай, - подполковник так торопится, что даже не удосуживается захлопнуть двери УАЗа. Мужик молча направляется вдоль периметра.

Натоптанная

по желто-оранжевому ковру опавшей листвы тропинка петляет по мелкому смешанному подлеску. Кристально-чистый осенний воздух пропитанный запахом хвои приятно щекочет ноздри. Где-то чуть в стороне тихонечко журчит ручеек. Птички поют. Слабый ветерок нежно гладит сильно поредевшие кроны. В памяти сами собой всплывают заученные в школе строки Пушкина, очень точно и емко передавшего саму суть русской осени.

Унылая пора! очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса,

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса.

Всё-таки удивительный народ - русские. Все прогрессивное человечество из века в век видело чернокожих исключительно в ударном труде на плантациях, но на плантациях России неграм зябко даже летом. Поэтому Арапа Петра Великого не сгноили во глубине сибирских руд.

И не прогадали, его кучерявого правнука муза вознесла на самый верх поэтического Олимпа.

– Пришли, тута он, - субъект в плащ-палатке отступил в сторону, пропуская вперед клацнувшее затвором калаша начальство.

– Митрич, табельное твое где?
– вкрадчиво поинтересовалось начальство.

– Где-где, в оружейке осталось. Я же не пацан малолетний с такой дурой взад-назад по лестнице скакать, - равнодушно пробурчал Митрич.

Выслушав объяснение дичайшего нарушения устава, подполковник тяжело вдохнул, покачал головой и двинулся в сторону хрюкающего где-то в высокой траве зверя.

Скажу честно, понять могу обоих.

И подполковника, которому просто негде набрать других кадров. Потому приходится терпеть тех, что есть.

И пенсионера Митрича, которому просто залезть на десятиметровую караульную вышку, уже подвиг. А уж тащить наверх неудобную трехлинейку это сродни мазохизма. Вот и ходят мужики на пост без оружия. Знают, с этой стороны часть вплотную граничит с болотом, из которого кроме кабана или кикиморы с лешими выйти некому.

Но кабану военное имущество не интересно, а кикиморы, лешие и прочие асоциальные элементы с местными мужиками предпочитают не связываться. Ибо места тут глухие, а люди живут суровые.

– Ты смотри, какой красавец. Не меньше центнера будет, - подполковник вскидывает автомат к плечу выцеливая зверя.

Хотя чего его выцеливать? Кабан почти неподвижен. Плотно перехлестнутый кольцом колючей проволоки, глубоко впившимся в толстую шкуру, хрипящий зверь прижал уши и развернулся в нашу сторону.

Я даже не стал взводить курки обреза. Это не охота, это расстрел.

Бах!

Чиркнув

по кабаньей холке, пуля рвет сталь захлестнувшей зверя стальной петли.

– УИИИИИ, - секач срывается с места.

Судорожно взвожу курки обреза, понимая - не успеваю!

Бах!

Подстреленный зверь падает на землю в паре метров от подполковника.

– Неправильно это, в привязанного зверя стрелять. У зверя должен быть шанс, - спокойный, как танк, подполковник кидает автомат впавшему в ступор водителю.
– Митрич, ты тут разделай все как положено, я за мясом машину пришлю через часик.

– Сделаем, - с видом факира Митрич материализует в руке охотничий нож. Прелести охоты ему по барабану. У него чисто житейский интерес - отщипнуть долю от почти центнера свежего мяса. Местные они вообще не охотники, в городском понимании этого термина, они добытчики. Это я могу позволить себе извести десяток патронов на одну тощую утку. А такие вот Митричи будут терпеливо ждать, пока с одного самокрута на дымаре смогут взять две-три птицы.

Всю обратную дорогу молчим каждый о своем. Высадив меня у КПП, подполковник дает команду дежурному, чтобы меня пропустили на территорию части и уезжает в направлении штаба.

Проверив мелких, прячу обрез под сиденье. Застраиваю порывающуюся выскочить из кабины Муху. Люди возле части ходят самые разные, и в голове у них не всегда хорошие мысли. Так что пусть псина посидит в кабине. На случай, если какой-нибудь ухарь из местных захочет заглянуть в мою машину.

Без проблем миновав КПП с сонным прапорщиком, захожу на территорию части. Через сотню метров окаймленная огромными тополями дорога упирается в небольшой плац перед зданием штаба. Все тот же потрескавшийся асфальт, крашеный белым бордюр, блеклые стенды, демонстрирующие приемы строевой подготовки и обращения с оружием и плотная группа офицеров в курилке, окружившая водилу командирского УАЗа. Дымя дешёвыми сигаретами, защитники Родины увлеченно слушают пересказ подробностей командирской охоты.

– Секачина матерый попался, видать, еще ночью в колючке запутался. Я думал, командир его тупо завалит, - рассказчик жадно затянулся сигаретой.
– А он говорит, мол, у зверя должен быть шанс. Иначе охота ему не в кайф. И первым выстрелом перебивает проволоку. Кабан как рванет. Я думал все - конец, а у меня тесть бидон первача выгнал. Вечером пробовать звал. Обидно, понимаешь.

– Ты про кабана рассказывай, про самогон после расскажешь, - слушатели возвращают рассказчика в прежнее русло.

– А, ну да. Значитца командир кабана поближе подпустил, и почти в упор - Бах! Наповал, - водила докурил папиросу и утопил окурок в приспособленной под пепельницу консервной банке.

Офицеры, загудели, обсуждая рассказ. Мнения разнились. От - командир прав, как охотник, до - все охотники мудаки, а водки можно и без подобного экстрима выпить. А еще лучше водки и по бабам, потому как после водки все бабы красавицы.

Оставив за спиной курилку, подхожу к длинному, приземистому бараку, в котором размещается штаб части.