За горизонт
Шрифт:
Хребет Кхам. 120 миль от Бейджина.
Конец сухого сезона
Вы верите в вещие сны?
Не спешите с ответом.
Кто знает, иногда самые нелепые кошмары, пришедшие по зыбкой кромке полусна–полубреда, не уходят с рассветом или возвращаются спустя годы.
Я верю.
Не ищу рациональных объяснений, не ищу божественной или мифической сути подобных явлений.
Лично
Вы любите змей?
Я нет.
А уж если снятся змеи, это хуже любого кошмара.
— Шшшсссссс!
Гады едва слышно шуршали, обвивая сучья деревьев. Противно шелестели чешуйчатыми телами, раздвигая стебли жухлой травы.
— Сссзззссс!
Капая ядом, ползли между камнями, ввинчивались под коряги и корни.
— Шшшсссс!
Из каждой щели сотни немигающих глаз впивались взглядами в теплое человеческое тело, прикрытое иллюзорной защитой тонкой ткани спального мешка.
— Ссссссс!
Черные раздвоенные язычки пробуют на вкус воздух. Я знаю — они ползут на запах. Запах страха — мой запах.
— Ффффкусный…….
Почему–то вспоминается читанный еще на заре перестройки (когда журналы еще были толстыми и содержательными, а не глянцевыми и пустыми) журнал «Вокруг света». Приснившаяся змея к неприятностям, блеклая подпись под рисунком — змеи в человеческой голове.
— Какие нафиг неприятности? Да они сейчас сожрут меня! Проглотят все сразу.
Размытая тень материализуется в симпатичную зверушку с острыми когтями и лопоухими смешными ушами.
— Ошо, фас! Убей их всех! И сожри! ВСЕХхххх!
— Цццц, — клацанье челюстей, доминантные позы, размазанная молниеносность движений — ушастый зверек демонстрирует змеям, кто главный на районе.
— Вы слышите меня змеи? — Ошо молчит, но его голос звучит в пустоте моей головы.
— Мы сссслышим тебяяяя……
Огромная кобра раздувает капюшон размером с грампластинку. — Ззззззз, — давит низким звучанием булава, погремушка на кончике хвоста.
— Кобра, твоя бабка согрешила с гремучем змеем?
Гипнотизирующий взгляд перемещается на меня.
— Кобра, ты босс уровня? Если мы тебя завалим, левел ап дадут? Мне совсем немного до уровня, — голос в окончании фразы предательски фальшивит.
Боже, что за хрень я несу? Страшно!
Кобра эмитирует выпад в мою сторону и бросается на Ошо.
Шипение, рычание — в метре от меня пятиметровое тело кобры–гремучего–удава обвивает тело зверька.
Рычание переходит в визг.
Визг в жалобный скулеж.
Из чешуйчатых колец торчит только мелко подрагивающий кончик хвоста.
Хруст косточек обрывает скулеж.
— ААААААА! Нееееет! Заберите меня
ПРОСНУЛСЯ!
Ух!
Проснулся.
Приснится же такое!
Что–то я мокрый весь. Нервы ни к черту.
Светло уже, солнце поднялось над склоном хребта и начинает пропекать долинку. Вставать давно пора.
Знакомый звук из сна вышибает очередной поток ледяного пота.
Замираю, скашиваю взгляд в сторону звука.
Под багги что–то хрустит и активно шевелится.
Чешуйчатый кончик тонкого, черного как у гадюки хвоста мелькает перед глазами.
Предательски скользнув в мокрых пальцах, щелкает курок левого ствола обреза. Именно на случай подобной встречи в левый ствол обреза вставлен патрон, заряженный смесью картечи и самой мелкой дроби.
Картечь крупным целям, мелкая дробь змеям и ядовитым насекомым.
Спальник отлетает в сторону.
Резко, до боли в непроснувшихся мышцах, перекатываюсь набок. Выброшенная перед собой рука с обрезом ищет цель.
Сердце кувалдой стучит в груди, набатом зашкаливающего давления отдаваясь в висках.
Два по–детски наивных, готовых расплакаться глаза, смотрят в провал стволов 16–го калибра. Смешные уши обвисли на манер ушей спаниеля.
Стоя на задних лапах, зверек плотно сжимает в передних лапах длинное, гибкое тело. Окровавленная мордашка красноречивое свидетельство того, что завтрак у Ошо в самом разгаре.
Зверек скашивает глаза на извивающийся змеиный хвост, и совершенно человеческим движением наступает на хвост задней лапкой.
— Уфффф. Доброе утро Вьетнам. Запах дохлой змеюки по утрам, это запах победы.
Зверек делает вид, что по–русски он не понимает, и смачно впивается зубами в добычу.
— Утро добрым не бывает, — убираю обрез, вытираю вспотевшие ладони о футболку. Помогает слабо, футболка мокрая насквозь.
Срочно умыться!
И где все?
В лагере пусто. Спальные места Дензела и Греты аккуратно, педантично даже, застелены. Тонюсенькое одеяло, тощая подушка, видавший виды туристический коврик.
Однако застелить одеяло вот так, не каждому старослужащему под силу.
Над дымком остывающего кострища подвешены разрубленные на куски остатки вчерашней трапезы. Не пропадать же мясу. Вряд ли мясо съедят в таком вот полукопчёном виде, скорее, это способ недлительной консервации.
Чуть в стороне от основного костища, в еще теплую золу полуприкопан закопченный кофейник.
Упс, горячий даже. Грета обо мне позаботилась, ее стиль.
Или не обо мне?
Банка с остатками «батькиной» (батьки Лукашенко) сгущенки, накрытая начинающим черстветь куском вчерашней лепешки.