За горизонтом сна

Дубинянская Яна

Он сам не заметил, как — впервые в жизни — перебил ее:

— Я бегу?!.

Каталия Луннорукая бросила через плечо один из тех взглядов, которые с детства пришпиливали сына к месту и лишали дара речи:

— Да, ты бежишь. Странно, но они, кажется, не учли такую возможность. Чересчур самоуверенны, чтобы думать! — Она хрипло рассмеялась. — Но их власть неоспорима лишь в пределах Великой Сталлы…

И тише:

— …я надеюсь.

Снова послышалось нарастающее дребезжание, шорохи, стуки. Пляшущий подсвечник потерял равновесие и с грохотом скатился на пол. Закачалась, заходила ходуном кровать, звонок в пасти дракона сам собой затрясся

беспорядочной дребеденью. С потолка посыпались, подпрыгивая на полу, мелкие кусочки инкрустации. Эжан неосознанно вскинул руку над головой, защищаясь от сухого дождя; мать схватила принца за предплечье и рывком увлекла в дверной проем, одновременно распахнув створку.

Все кончилось внезапно. В тишине спланировал на кровать последний фрагмент полуразрушенного рисунка на потолке.

— Они чересчур нетерпеливы, — сквозь зубы сказала Каталия. — Ты должен спешить. Где эти… слуги?..

Она добавила к фразе черное, площадное ругательство. Эжана передернуло: никогда в жизни мама, королева, единая властительница… Он высвободил руку. Он не понимал. До сих пор ничего не понимал.

Мать заглянула ему в глаза. И соизволила кратко объяснить:

— Стабильеры. Орден взбунтовался и диктует нам условия. Они хотят, чтобы я отреклась от престола.

И тут Эжан вспомнил. Ну конечно! Парк, ночь, мужчина и женщина. Орден, заговор, кавалер Витас — и, разумеется, старший советник Литовт, его отец. Острые камни в подошвах босых ног; не двигаться с места, притаиться, подслушивать, ловить каждое слово… А потом попытаться выведать подробности у той, которая…

Он забыл. Начисто забыл об этом роковом, случайно и, главное, вовремя раскрытом заговоре… Последнее уже не имеет значения. Когда еще имело, он думал совсем о другом; и старался не думать — тоже совсем о другом; и притащился во дворец, и рухнул на кровать, и ворочался с боку на бок до самого утра, никак не проваливаясь в сон, — а тем временем… Дико и смешно. Наследный властитель Великой Сгаллы, больше кого бы то ни было заинтересованный в том, чтобы не дать заговорщикам нанести удар, — не поднял тревогу, никого не предупредил, не сказал даже матери, даже учителю…

Учитель. А может, он знал и об этом?

Королева подхватила на лету его немой вопрос.

— Брат Агатальфеус, — с тихой ненавистью произнесла она. — Они послали его сообщить мне свою волю: как раба, как холопа. Он и есть раб и холоп. — Она страшно улыбнулась одними губами. — Стоял передо мной на коленях, умолял бежать вместе с ним… Твой верный учитель.

— Где он? — почти равнодушно спросил Эжан.

Явилась прислужница с ворохом одежды, кольчугой, шлемом, высокими дорожными сапогами и небольшой котомкой на ремнях. Остальное уже приторочено к седлу, запинаясь, сообщила она. Дрожащая, смертельно напуганная катаклизмом. Королева отослала ее, и не подумав ничего объяснять.

Отвечать на вопрос сына она, кажется, тоже не считала нужным. И принц повторил, уже заинтересованно, с нажимом:

— Где сейчас учитель?

— Одевайся! — прикрикнула мать. — Где… Разумеется, в подземелье; в каменном мешке с заклинаниями на стенах. Слава Богу, у нас еще остались верные престолу маги. Агатальфеус Отмеченный — всего лишь бунтовщик, и не больше. Быстрее же!!!

Эжан путался в рукавах, застежках и завязках. И был уже готов, когда она добавила:

— А я — пока еще королева. Единая властительница Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке. И я не собираюсь отрекаться.

Испуганный

конь со свежей ссадиной на морде, с мраморной крошкой, рассыпанной по седлу, косился на принца, прижимая уши. Его поводья привязали к бронзовому кольцу у выхода из дворца. Черного, незаметного выхода — всего лишь узкой дубовой дверцы в сплошной стене…

— Бежим? — сказал Эжан коню.

Было странно, что каких-то полчаса назад его поразило и даже оскорбило повеление матери. Бежать — ну и что? Если все равно незачем жить. Если ни в Великую Сталлу, ни в Аталорр или даже Ильмию больше никогда не вернется принцесса Лилиан… А если и вернется — то не к нему, ничтожеству и предателю.

А теперь — еще и трусу. Ну и пусть.

Новая перчатка жала руку. Пошевелив растопыренными пальцами, Эжан взялся за луку седла и поставил ногу в стремя.

И тут он услышал.

Что-то беззвучное, неуловимое, словно шорох сухих листьев по песку, словно шелест начинающегося дождя в древесных кронах, словно шепот человека, сорвавшего голос от крика за непробиваемой стеной… Голос?

Оказалось, что рука уже шарит по груди: глухая шнуровка камзола, а под ней — шершавый кольчужный металл. Что опять-таки не имеет значения, ведь амулет, красная капля на порванной цепочке, сгинул в ворохе грязного белья… Но амулет и не нужен. Зов личного стабильера способен пробиться в сознание и так.

Учитель?!

Слов не разобрать. Да, разумеется, мама же говорила: заклинания на стенах, верные маги… Но зачем? Что ему надо — теперь?! Да как он смеет?!!

Земля под ногами заколебалась; послышался раскатистый гул, в котором потонул отзвук далекого голоса. Эжан неловко взмахнул руками, впечатался ладонью в стену. Приглушенно, растерянно заржал конь. — Надо бы отвязать его от двери, чтобы в случае чего у животного осталась хоть какая-то возможность спастись… Пальцы в перчатках были словно чужие, и Эжан стащил их одну за другой, прикусив зубами толстую кожу. Поводья… вот так. Беги.

Конь остался на месте, изумленно тлядя, как принц, прикусив губу, ныряет в черный проем, роняющий с потолка каменную крошку.

Страшно было первые несколько метров — потом землетрясение успокоилось, и коридор стал почти привычным, если не считать осколков витражей, хрустевших под ногами, и запаха дыма от редких чадящих факелов. Большинство светильников погасло, и Эжан продвигался в темноте, едва ли не на ощупь…

Нет. На зов.

Он по-прежнему не мог уловить ни слова из немого крика учителя — и тем более ответить ему. Вот если бы был амулет, то… хотя, наверное, прорвать заслон темницы, где заточили одного из сильнейших магов королевства, не под силу никакому амулету. Но направление голос указывал четко, и принц шел, петляя бесконечными поворотами, спускаясь и поднимаясь — чаще все-таки спускаясь — по узким каменным лестницам…

А еще в этом голосе явственно звучали отчаяние, бессилие и тоска.

Разумеется, зло думал Эжан. Теперь, когда заговор стабильеров захлебнулся, напоровшись на неприступную твердость матери, а сам учитель оказался первой жертвой этого заговора. И гнев королевы, и безнадежно-безжалостные попытки стабильеров наглядно показать свою власть — все обрушилось главным образом на него. Справедливое возмездие за предательство… Защищают ли заклинания, наложенные магами не из Ордена, от катаклизмов, сотрясающих его каменный мешок? Какая тебе разница — с треском лопнул очередной витраж, и Эжан отскочил к противоположной стене, — какая тебе…