За горным туманом (др. перевод)
Шрифт:
Она была немного ошеломлена, увидев, как осень раскрасила холмы с вдохновением художника; листья светящихся оттенков оранжевого, винно-красного и масляно-янтарного цветов глухо шелестели под копытами лошадей, когда они ехали верхом под ветвями, покрытыми золотым урожаем. Белки пищали и скользили по деревьям с бросающими вызов гравитации прыжками. Шотландия во всем ее величественном великолепии, с распыленной в воздухе любовью, превратила простые дары природы в сказочный гобелен. Эдриен никогда не осознавала, что мир был таким удивительным
Она будет вспоминать об этом неспешном возвращении в Далкит, как о своём медовом месяце; времени необыкновенной страсти и нежной романтики. Время для блаженного исцеления и любви. Совершенно очевидно, что это были самые счастливые дни её жизни.
* * *
Позже, на второй день, когда они лежали на серо-голубом пледе Дугласов, беспричинная боль кольнула Эдриен, и она не смогла сдержать свой язык. Сжав лицо Хока в своих руках, она поцеловала его крепко, горячо и соблазнительно, потом отодвинулась от него и сказала:
— Если ты когда-нибудь снова запретишь мне видеть тебя, муж мой, я разберу стены Далкита, камень за камнем, чтобы добраться до тебя.
Хок покачал головой, его мысли были в совершенном беспорядке от её провоцирующего поцелуя, и пришли в ещё большее замешательство от её слов. Он захватил ее губы долгим и столь же яростным поцелуем, и когда она тихо лежала, задыхаясь, под ним, произнес:
— Если ты когда-нибудь не захочешь навестить меня, когда я поправляюсь после ранения, я построю ещё одну каменную башню в Далките и запру тебя там, как взятую в плен невольницу моей любви, чтобы ты больше ни в чём не отказывала мне.
Теперь была её очередь смотреть на него в полном замешательстве, ее губы припухли и порозовели от его жаркого поцелуя.
— Если ты имеешь в виду тот случай, когда ты был ранен стрелой, то я пыталась увидеть тебя. Гримм не позволил мне.
Взгляд Хок сражался с её собственным.
— Гримм сказал, что ты не приходила ни разу. Он сказал, ты крепко спишь в Павлиньей комнате, без малейшего беспокойства в твоей голове, за исключением того, как скоро я умру и оставлю тебя свободной.
Эдриен задохнулась.
— Никогда! Я была прямо за дверью. Спорила и боролась с ним. Кроме того, он поклялся, что ты запретил мне входить в комнату!
— Я никогда не запрещал тебе войти. Нет, я открыл свою душу и молил тебя войти. Сейчас ты говоришь мне, что приходила, чтобы увидеть меня в ту ночь, а Гримм сказал тебе, что я отдал приказ, чтобы тебя не впускали?
Эдриен кивнула, с широко распахнутыми глазами.
Тёмная ярость мелькнула на лице Хока, когда он вспомнил ту агонию, которую вытерпел, поверив в то, что она даже не побеспокоилась узнать, жив ли он и дышит ли он. Внезапно он понял неловкое поведение своего друга в ту ночь. Тот взгляд Гримма, который показался ему не совсем спокойным. То, как он нервно раздувал и без того ярко пылающий огонь и бесцельно подталкивал потрескивающие поленья.
— Гримм, что
Но несмотря ни на что, его поступки были недопустимыми. Не важно как долго длилась их дружба, ложь он никогда не смог бы перенести. А ложь Гримма вбила клин между ним и его женой, клин, который заставил Хок мчаться в Устер. Что, если бы он не вернулся за Эдриен? Как далеко в стороны могла бы развести их друг от друга ложь Гримма? Что мог сделать Адам с его женой, если бы он не вернулся за ней?
Хок стиснул челюсти. Эдриен положила ладонь на его щеку и мягко сказала:
— Хок, я не думаю, что он хотел причинить какой-то вред. Кажется, он пытался защитить тебя. Он сказал, что я не принесла тебе ничего, кроме боли, и что это полностью его вина.
— Его вина?
— За то, что загадал желание на звезду.
Хок фыркнул.
— Желания, загаданные на падающие звёзды, не сбываются, девушка. Любой бестолковый ребёнок знает это.
Эдриен с озорством выгнула бровь:
— Но он сказал, что загадал на появление совершенной женщины. — Она прихорошилась. — И я определённо отвечаю всем требованиям, — подразнила она.
— Да, это так, — прорычал Хок. С грешной улыбкой, он накрыл ладонью одну из её совершенных грудей и толкнул её обратно на плед, когда их страсть снова начала разгораться. Его последней связной мыслью, до того как он потерялся в красоте и чуде, которыми была его жена, было то, что Гримм должен ему дать ему несколько ответов, и извиниться перед его женой. И если он должен был признать это, то исходя из того, что он знал, желания, загаданные на падающую звезду действительно могли сбываться. Гораздо более странные вещи случались за последнее время.
* * *
В последний день Хок гнал коня, словно одержимый. «Мы украли три дня», — мрачно размышлял он, прижимая жену к своей груди в собственническом объятии, прижимаясь щекой к её шелковистым волосам.
В лесу он чувствовал себя в безопасности, потому что любой враг, который угрожал его жене, не знал, где она находится в этот момент. И он тянул это время, растягивал его, чтобы оно продлилось подольше, храня свои тревоги подальше от своей жены, желая ничем не омрачить её удовольствие.
Кроме того, он почти что засыпал каждый раз, после того как его требовательная юная жена находила к нему подход. Дьявольски странная вещь. Никогда раньше он не падал на землю таким насытившимся и удовлетворённым. О, но эта девушка обладала каким-то сильным волшебством.
Но сейчас его мысли угрюмо обратились к тому, что их ждало впереди. До празднования дня Благословенных Усопших, предупреждал Рушка. Самайн наступал завтра, а день после Самайна был праздником Благословенных Усопших — или Всех Святых, как его некоторые называли.