За грань. Инструкция по работе с вампирами

Амери Анастасия

Тем не менее я во все глаза смотрела на склонившегося сверху Йоана, крепко державшего мое лицо в ладонях. Вода с его волос мелкими каплями падала на мое лицо, заставляя щуриться временами. Уж мы постарались отмыться от всей той грязи, какую притащили на себе из древних подвалов Эдинбурга. Совместный душ оказался самым интимным моментом в наших с ним странных отношениях. Как иначе, когда начальник предстал передо мной раненый, уязвленный, открытый? Полакомившись, Стрэнд быстро пришел в себя — наверное, все же, благоговейной жидкости хватило на практически полное восстановление. И, когда это случилось, Йоан обнаружил себя в крайне унизительном состоянии.

Не думаю,

что он был готов показать эту свою сторону когда-либо. Полностью лишенный своей брони отчужденности, высокомерия и раздражительности. То есть без налета на самоконтроль. Наверное, контроль, было одним из главных движущих и важных элементов вампирской жизни. Не важно, будь то контроль над смертными или самим собой.

Черт его знает, но я еще не скоро забуду смягчившиеся черты лица и растерянный взгляд.

Какой уж там «Стрэнд», когда последняя эмоциональная стена между нами пала?

Знать бы, что кроется за этими светящимися в ночи глазами. Темень в подготовленной для нас комнате была непроглядной. Простыни пахли легкой затхлостью, будто успели прилично полежать в шкафу, прежде чем старушка вытащила их по приказу первородного. Мы оказались в спальне так стремительно, что до меня не сразу дошло — в мгновение ока Йоан донес меня до кровати по узкому коридору в неглиже.

Кажется, он нарычал на пришедшего в себя сына старой четы. Приказал тому скрыться в комнате и спать до следующей ночи.

Слабое, вьющееся на подкорке, облегчение о судьбе смертных, скинуло с души приличный камень.

Босс обходительно включил прикроватный светильник с дурацким пожелтевшим абажуром в ромашку, потому что я отказалась оставаться с ним наедине в темноте. Не из-за стыда или страха — нет. Жгучее желание видеть его, понимать — ну, хотя бы стараться понять — выражение лица и просто наблюдать за порочными вещами, какими мы однозначно собрались заняться.

Он накрыл мои губы тягучим и долгим поцелуем, поглаживая руками талию, сминая бедра. Под его прикосновениями кожа стала невероятно чувствительной. Шероховатые пальцы распаляли, стирали тревоги, разглаживали сомнения. Казалось, Йоан был везде и сразу, не упуская ни сантиметра доступного тела, а я сгорала от непривычной для него ласки. Прошлая близость была яростной, испепеляющей, какой-то полубольной, но сейчас, признаться, я с трудом узнавала его за мягкими и вместе с тем требовательными движениями. Они сводили с ума, будто я заглядывала в комнату синей бороды через замочную скважину. Моя грудь вздымалась, задевая сосками его кожу, и я бы вырвала глотку любому, кто сейчас осмелился бы потревожить нас.

Уверена, Йоан в тот момент был единодушен со мной в этом вопросе.

— Ты несколько раз чуть не погибла, — вампир прижал губы к моему правому уху, сразу после того, как помог мне смыть шампунь с головы. — Я возьму тебя.

— С охотой не буду сопротивляться, — весело фыркнула я, внутренне содрогаясь от такого простого и порочного утверждения.

И он бы взял, прямо там в душе, но мне вскрылась крайне щекотливая особенность мужчин-вампиров. Если они испытывали сильный голод или восстанавливались от серьезных повреждений — на хорошую, уверенную эрекцию рассчитывать не стоило. Кровообращение, мать его. Об этом без всякого смущения, словно зачитывал учебник по биологии, поведал мне сам Йоан.

Как оказалось Стрэнд восстанавливался крайне быстро и свидетельство его сытости/относительного здоровья сейчас упиралось в мое обнаженное бедро.

Губы его стали горячими, мертвенная практически синяя белизна кожи приобрела тот привычный молочный оттенок, с которым он щеголял добрую часть времени, пока не попадал

под прямые солнечные лучи.

Я выгнула шею, навстречу его губам, давая лучший доступ. Он запечатлел на каждом следе посягательства на мою кровь поцелуй, будто мог забрать непритязательные отметины, которые будут еще долго служить напоминанием о всем, что приключилось за последние дни.

Йоан спустился ниже, исследуя поцелуями мое тело, без какого-либо намека на клыки. Почувствовав его жаркое дыхание внизу живота и сильные руки, поглаживающие внутреннюю сторону бедра, я закусила губу, изнывая от желания поскорее ощутить влажный и горячий язык между ног.

Касание губ нежной кожи бедра, уверенные руки сильнее раздвинувшие ноги и горящий страстью взгляд, посланный снизу, заставили смотреть. Разорвать зрительную связь, казалось, физически невозможно. Стрэнд накрыл ртом промежность, языком раздвигая складки и уверенно находя набухший от желания клитор. Он пробовал, посасывал, надавливал сильным языком на чувствительную точку, посылая дрожь удовольствия во все тело. Глаза сами собой закатились, закрылись в сильных ощущениях, зрительный контакт разорвался и мне не оставалось ничего кроме, как запустить пальцы в его влажные волосы, пытаясь удержаться в этом наслаждении.

Слова исчезли, воздуха стало крайне мало, несмотря на то что я до боли вдыхала его, едва ли не разрывая легкие. Щеки пылали, пока я бесстыдно стонала под ласками, запрокидывая голову и подаваясь Йоану навстречу.

— Черт, — давление, трение, легкое скольжение внутрь и все по новой, заставили сначала сжаться, больно кусая губы, а после в высвобождении содрогнуться всем телом. Мощно, обильно. — Гребаное вс…

Влажные от моего возбуждения губы быстро накрыли рот, забирая слова, которые без всякого размышления вырвались наружу. Я не успела даже вздохнуть, но в тот момент это казалось чем-то ненужным и глупым. Зачем дышать, когда можно упиваться друг другом, без устали смакуя растянувшийся момент.

Ощутив у входа головку, я подалась вперед, всеми фибрами стремясь соединиться с этим Йоаном — чутким и требовательным, до одурения нежным. Растворится ли все это с восходом солнца, как сахарная вата в воде или же останется еще на столько, сколько мне отведено в этом мире? Хотелось бы верить в лучшее. Ведь можно? Хотя бы сейчас?

Стрэнд разорвал поцелуй, отстранился, обхватив ладонями мое лицо и ловя взгляд. Льдистые глаза мерцали тысячами мелких песчинок, они хаотично вспыхивали и вместе рождали то самое сияние, к которому я привыкла за неполный год. Никогда так внимательно не вглядывалась в них. Впрочем, подумать раньше о том, чтобы мы вот так открыто могли бы смотреть друг на друга, изучать каждый сантиметр кожи, подмечать мелкие морщинки и бледные, почти незаметные веснушки, было чем-то сродни падению метеорита — крайне редкой и почти несбыточной штукой. Несколько некрупных точек, всего на полтона темнее кожи в уголках глаз стали для меня неожиданным и крайне милым открытием в облике Йоана. Мне захотелось поцеловать их.

Он резко вошел в меня, не отрывая взгляда. Держал лицо в руках, наблюдал за эмоциями и, казалось, упивался этим. Йоан продолжал смотреть, методично двигая бедрами, словно заставляя толкаться ему навстречу, задавать свой ритм. Пытка, одним словом. Если бы все пытки сводились к этому, то тюрьмы переполнились бы правонарушителями. Я поддалась и вскоре не смогла бы выговорить уже ни слова, ведь вся превратилась в одно сплошное нервное окончание. Я стонала, кусала губы, пока он крепко держал меня за бедра, вбиваясь все быстрее, сильнее и неистовей. Так, словно завтра уже никогда не наступит.