За границами легенд
Шрифт:
Неожиданно затрещал магический слой близ обеденной залы. Вдруг разошёлся в широкой трещине, как от грубого удара. Кто мог сотворить заклинание такой мощности, чтоб в одно мгновение создать трещину? У эльфов редко бывали такие способности, да и наш народ всегда старался сберечь магический слой. Иначе бы Лес нас не простил и не прислушивался бы к нашим просьбам и мольбам. Но… неужели, кто-то из драконов? Кто? Зачем?
Рвануло. Старинные двери — творение известных мастеров — разлетелись мелкими щепками. В коридоре все попадали. Я вскочил из-за стола, призывая Лес защитить меня.
Мальчик поднялся первым. Он ворвался
Я потрясённо смотрел на него. Неужели, это был он? Это он в одно мгновение разорвал магический слой?! Если это он, то по силам Кан может сравниться только со мной! Дар рвать магический слой обычно проявлялся у потомков королевской династии. И крайне редко — в других родах. Значит, Кан — не только талантливый музыкант, но ещё и очень одарённый маг! А если… если окажется, что он превосходит меня по силе? Но… он ещё так юн! Сколько ему? Кажется, семь полных лет и несколько месяцев.
Стражники ворвались в зал, схватили мальчишку, оторвали от меня. Его отчаянный взгляд, когда его тащили прочь, больно резанул меня. Словно от меня сейчас отрывали кусок моей плоти или души.
Вдруг серые глаза уволакиваемого мальчишки — он всё ещё вырывался и смотрел на меня — заволоклись яростью. Из-за резкого треска разрывающегося магического слоя меня и магов-стражников скрутило от головной боли. Кан оттолкнул воинов. Мрачно выпрямился — серые глаза его горели злобой — и, заглотнув огромную порцию силы из магического слоя, тут же выдохнул её… Преображённую в пламя…
Пламя быстро-быстро расползлось по обеденной зале. Стражники вытащили меня и мою жену… Уже за порогом я вдруг опомнился, оглянулся…
Я никогда не забуду тот день… тот вспыхнувший огонь… Стражники оттащили меня, вывели из зала…
Но прежде чем пламя заняло всё помещение, я увидел тот взгляд серых глаз. Мальчик всё ещё был там! Он стоял на том же месте. Он смотрел в мою сторону, с ненавистью смотрел… Но прежде, чем пламя заняло весь обеденный зал он, похоже, понял. Я никогда не забуду вспыхнувший в детских глазах ужас… Никогда не забуду последний взгляд тех серых глаз… его последний вскрик тоже… никогда не забуду…
Я до сих пор помню, как рванулся обратно, в огонь… Воины схватили меня и не пустили… Помню, как я кричал… Как умолял их спасти этого ребёнка! Мне казалось, что вместе с ним сгорает моя душа… что вместе с ним сгорела какая-то часть меня…
Помню бессонную ночь… Когда последний взгляд её ребёнка не шёл у меня из головы… Помню, как ластилась ко мне моя королева, пытаясь меня отвлечь… Как я оттолкнул её, накричал, убежал в ночь и глубь родного Леса…
В тот день шёл короткий дождь… По лесу расползался аромат распустившихся роз, казавшийся ещё ярче в темноте. Я невольно вдыхал этот запах, запах, будивший во мне те отчаянные горько-сладкие воспоминания… Но в эту ночь я вспоминал только отчаянный взгляд серых глаз того мальчишки… Её мальчишки… её сына… Я боюсь подумать о том времени, когда ей расскажут о его гибели. Она и без того ненавидит меня, но если ещё узнает, что её сын… их сын… из-за меня…
Горячие капли стекли по моим щекам вместе с каплями усилившегося дождя. Солёные… Мои слёзы…
Я
Уже несколько десятков лет прошло, а мне до сих пор больно смотреть на что-то серого цвета, потому что всё это напоминает мне о его лице в тот день. Сероглазых представителей трёх Основных народов я ненавижу ещё сильнее.
Лишь иногда чьи-то серые глаза напоминают мне другой день. Тот единственный день, когда я в первый и последний раз услышал, как Кан играет на флейте. Когда он для меня закончил мелодию моего прадеда. Когда я был восхищён его даром. Когда я мечтал в будущем взглянуть на него, уже взрослого и отточившего свои умения. Когда я был расстроен, что он — не мой сын.
Утром я объявил о помиловании его родителей. Как бы хотел отчасти возместить им их страдания, пережитые от известия о такой трагичной гибели их сына. Отменил Чёрную чашу, но велел Рану и Тэл поселиться в дальнем конце Эльфийского леса, близко к горам. И запретил принимать какое-либо участие в политической жизни, приказал впредь воздерживаться от роскоши.
Хотя я знал: уже ничем мне не искупить совершённых мной злодеяний. Теперь, когда моя клевета на мужа Тэл погубила их сына, я уже ничего сделать не мог. И до того, как я скроюсь за Гранью от моей совести, я буду вспоминать мальчика, сгоревшего заживо, и страдать. Хотя, быть может, мои страдания не закончатся и там. Но что я мог?! Теперь, если кто-то узнает, что я оклеветал эту семью, последствия станут ещё хуже. И потому мне придётся молчать. Как бы мне ни было стыдно и больно, я обязан молчать. И, в том числе, ради моего сына. Того тихого и робкого мальчугана, которого мне наконец-то родила моя жена. Если он узнает… мне страшно подумать, как сильно он будет расстроен, если узнает! Мне жутко при мысли, что мой Лэр, узнав, возненавидит меня! И потому мне придётся молчать. Это моё наказание.
В эти дни, пока ещё пытался отвлечься, сел мастерить каэрым. Две ночи не спал. И день ничем не питался. Вошёл в покои Лэра. Прижал его к себе свободной рукой.
— Папа пришёл мне играть? — сияя глазёнками, радостно спросил принц.
Присел перед ним, протягивая ему новый инструмент. Он ладошки подставил, но, разумеется, сам бы не удержал, без моей поддержки. Да, рановато дарить сыну что-то подобное, слишком большое и тяжёлое для него.
— Это тебе, Лэр. Мой подарок. Я сам его сделал.
— А я сам сделал салат! — мальчик потащил меня к столу, — Как халосо, что ты сейчас пришёл!
Я поставил каэрым на его кровать, большую, двухспальную, как у взрослого. Сел в кресло за столом. Сына на колени взял. Он радостно подтащил к нам большую миску. Зелень, ботва овощей, пряные травы… с каким-то маслом.
Лэр бодро зачерпнул салата ложкой и протянул мне. От ложки и от тарелки пахло супом. Значит, посуду ему не давали. Он сам вздумал поиграть в повара, спрятав посуду после обеда.