За гранью цинизма
Шрифт:
— Ну, так двинули вперед. Я по пути тебе еще немного прочищу мозги!
— Ты бы, прежде чем уйти, хоть словом обмолвился, что там с блоком Т, — в голосе Бородача послышалось легкое раздражение.
— Разве коллега вас не проинформировал в полном объеме? Ай-я-яй! Тогда извольте: наряду с определенными упущениями замечены неопределенные успехи…
— Ты неисправим! — оторвала взгляд от приборов Елена.
— Моя прекрасная леди, вы заблуждаетесь. То, что вы сейчас слышали, не более, чем зарядка для моего языка, так уставшего
В глазах Бородача зажегся недобрый огонек:
— Знаешь, если бы моя воля, я бы обязательно создал «Музей человеческих экскрементов» и назначил директором тебя!
— Великолепно! — не изменил себе Николай. — Тандем что надо! Я — директор, а ты — снабженец и завхоз по совместительству.
Перепалка, едва не зашедшая слишком далеко, к вящему облегчению Елены, на этом закончилась. Вскоре ночные дежурные покинули лабораторию. Потянулись монотонные часы, как выражался Николай, высиживания зарплаты. Первым явно затянувшуюся тишину нарушил Задерихвост:
— Эмоции, — неожиданно продолжил он разговор, начатый еще в машине, — приносят немало вреда человеку. И в прямом, и в переносном смыслах. Так что — хотим мы того или нет — приходится их обуздывать.
— Постепенно превращаясь в буку и сухаря?
— А что, по-твоему, лучше в неврастеника?
— Аргумент некорректен, ты это прекрасно понимаешь.— как сказать…
— Зачем обманывать себя? Ты ведь тоже эмоционален. И, случается, поддаешься минутной слабости. Или я не права?
— Не понимаю… — протянул Бородач.
— О-ля-ля, — засмеялась Елена.
Не зная почему, ей захотелось немного позлить собеседника. Писать такие письма и в то же время прикидываться невинным ягненком — это уж чересчур!
В таком случае она имеет полное право на собственную игру. Если хотите, личный эксперимент.
Или это, как и их исследования, за гранью допустимого, проявление с ее стороны беспардонного цинизма?
Мы вписаны в огромный чертеж города и временами нам кажется, что мы вот-вот сойдем с ума от бесконечности улиц и немыслимой арифметики толпы.
Но все это мираж, выдумка. Нет длинных кварталов, нет людской толпы. Колоссальный чертеж существует только в мозгу строителя. Каждый человек особенный и каждый бесконечно важен.
Каждый дом стоит в центре мира.
Среди миллионов жилищ каждое хоть раз, хоть для кого-то становится святыней и желанным концом странствий.
К чему спешить переворачивать страницу? Ведь смысл сказанного потрясающий!
«Мы вписаны в огромный чертеж города…» — и по спине бегут мурашки.
А разве чертеж — не планшетка гербария, где мужчины, женщины, дети, здоровые и не очень, пришпилены, подобно засушенным листьям, —
…То ли предвестником несчастья, то ли колоколом надежды неожиданно для столь позднего часа — стрелка уже свернула с цифры два — прозвучал звонок.
Словно в трансе, накинув халат, подошла к входной двери:
— Кто там? — почему-то шепотом спросила она.
Молчание.
— Кто?! — уже громче произнесла Елена.
— Небесный тихоход!
«Более чем странные шуточки!» — прильнула к глазку — этому спасительному перископу цивилизованных жилищ.
За дверью — никого.
Стало ли ей страшно? Наверняка. И тем не менее какая-то неведомая сила вопреки рассудку заставила нажать на предохранитель замка.
Пустота…
Встревоженная, вернулась в спальню. Мгновенье постояла в раздумье: читать дальше или ложиться спать. И вдруг с ужасом отчетливо услышала, как в замке поворачивается ключ.
Первая мысль: броситься к окну и закричать. Однако ноги будто заклинило, не могла, как парализованная, сдвинуться с места.
Щелчок — и дверь медленно приоткрылась.
Боже, что происходит?! И почему она стоит, словно набитая дура? Ведь там, сзади мирно посапывает, не подозревая о грозящей опасности, Димка.
— А-а, — начало было она: материнский инстинкт вывел из столбняка.
— Не бойся, Лена! — послышалось от порога.
Чья-то невидимая рука нашарила в полутемной прихожей выключатель, вспыхнуло освещение. И она онемела вторично. У дверного косяка, прислонившись к нему плечом, стоял …Задерихвост.
Елена никак не могла взять в толк, откуда у него ключ от ее квартиры? Правда, один сын потерял, однако это случилось давно, Бородач в их лаборатории тогда еще и не работал. А что означает столь неурочный, не укладывающийся в рамки даже элементарных приличий, визит? Но странное дело: вслух она не произнесла ни звука.
— Чаю выпьешь? — столь нелепый вопрос, пожалуй, как никакой другой «соответствовал» обстановке.
— Да.
Прошла, как ни в чем ни бывало, на кухню, зажгла горелку. Набрала воды в чайник, поставила. Из навесного шкафчика достала коробку «Птичьего молока» — любимых Димкиных конфет. Ополоснула и без того чистые чашки.
Тишину в квартире нарушил свисток закипающего чайника.
— Может, что-нибудь скажешь? Или язык проглотил? — пришла в себя Елена.
— Нет! Язык на месте.
— Ну, так изволь объяснить ситуацию!
— Как?
— Тебе, наверное, виднее. К тому же, надеяться на суфлера в подобной ситуации — нонсенс.
«Господи, что она городит? Почему не спросит, где он взял ключ?»
— Лена…
Раньше Бородач ее так никогда не называл.
…Я тебе должен сказать…
«Какая невыносимо длительная пауза!»
— … Должен признаться… Мне было… видение. — Задерихвост как-то странно на нее посмотрел.
«Он что, совсем спятил?»
И вслух: