За гранью дозволенного
Шрифт:
Взял тюбик, выдавил немного «Крэста» на палец.
— Спасибо, — сказал снова, отдавая зубную пасту. Затем почистил зубы.
Минутой позже, моя руки, джентльмен спросил:
— Вы едете в Лос-Анджелес?
— Да. — И, почувствовав необъяснимую нужду поддержать разговор, добавил: — У меня там живёт сестра.
Джентльмен вытер руки о рубашку, сказал:
— Мы с семьёй приехали из Эль-Пасо. — Он повернулся, направляясь к двери туалета. — Мои родители живут в Лос-Анджелесе, так что мы едем к ним в гости — если чёртов поезд когда-нибудь
— Когда он должен быть?
Джентльмен пожал плечами, открывая дверь.
— Скоро, я надеюсь. Опаздывает на час.
Теперь, оставшись в туалете один, он быстро вытер руки, провёл кистями по штанам, прежде чем проверить содержимое своего бумажника. Сорок шесть долларов — недостаточно, чтобы купить билет на поезд. Но у него есть кредитка, и, если Джулия вовремя оплатила счета, он может сбить Росаса со следа.
«Я покину город, — хотелось ему сказать детективу, — у меня есть на это все права. Я никого не убивал!»
Он купит билет до Лос-Анджелеса; но перед тем, как купить билет, подойдёт к станционному телефону-автомату, наберёт номер Росаса, попытается всё объяснить. Он не учёл, который час, позабыл, что детектива ещё нет на работе. Вместо этого поговорил с автоответчиком, срочно прошептал то, что должен был сказать.
Да, он часто приходил в парк Миссии ради секса.
Да, он был там ради секса в ту ночь, когда был убит Банистер.
Да, ему было стыдно признаться, но теперь это больше не имеет значения.
Он невиновен.
Кое-кто может это подтвердить — кто-то, чьего имени он не знает.
Он описал Поло, рассказал, как часто они встречались, вспомнил про ботинки — докеры и одеколон. Сказал, что Поло, вероятно, женат, что Поло слышал выстрел, что они с Поло были вместе, когда умер Банистер.
— Вы всё поняли неправильно, он вам всё объяснит — он знает, что я ничего не делал. Примите то, что я говорю, всерьёз, потому что ваш долг найти его — это всё, что я хотел сказать вам…
Прежде чем повесить трубку, он услышал, как прибыл поезд, о его прибытии возвестили скрип, шипение и лязг металла. Мексиканское семейство немедленно начало собирать пожитки (жена нянчила сумочку, словно это был ребёнок, отец поднимал зелёный чемодан с неоновым цветочным рисунком, дочка тащила пластиковую сумку с апельсинами), все трое заторопились к вращающимся дверям и шагнули на платформу.
К тому времени он был уже у кассы, протягивал кассиру карточку «Виза»:
— Мне нужен билет в одну сторону, до Лос-Анджелеса.
Закрыв журнал, кассир секунду смотрел на него. Джон забеспокоился, что его могут узнать. Кассир неожиданно зевнул, посмотрел на часы, затем сказал:
— Он только что пришёл, но мы что-нибудь придумаем — вы хотите сидячее место или спальное?
— Не имеет значения.
— Ну, скажу я вам, спальное место дороже.
— Цена меня устраивает.
После того он выскочил на платформу, стоя рядом с мексиканским семейством, глядя, как небольшое количество пассажиров покидает поезд и медленно движется
Но путешествие, которое он собирался начать, не включало в себя поездки на поезде и не вело его слишком далеко — следовало только перебраться через рельсы: на этот раз поезд уйдёт без него и станет едва различимыми красными огоньками вдалеке, а он пойдёт на своих двоих — между рельсами, спотыкаясь о тёмные шпалы, разорвёт билет в клочки и позволит им лететь по воздуху, словно хлопьям снега.
И к тому времени, как власти отследят его карточку «Виза», к тому времени, как они найдут «мазду» и поезд где-то в Калифорнии, начнут задавать вопросы пассажирам, — он будет сидеть у рельсов, отдыхая, и ждать, когда солнце, наконец, взойдёт над горами Каталина.
Как важно, заключил он позже в один прекрасный день, что жизнь может измениться так резко, что человек может внезапно потерять семью, дом и через несколько часов после подобного потрясения обнаружить, что он идёт вдоль рельсов, прячется в ямы, пугается лая сторожевых собак. Но он двигался не бесцельно, не без плана, и вскоре после рассвета путь привёл его в парк Миссии — оттуда он потом уйдёт в свою пустыню, оставив железнодорожные пути, практически переселившись в парк, который, на расстоянии мили или около того, выглядел как оазис.
Вскоре он ступил на грязную извилистую дорожку, в прохладную тень, двигаясь под пальмовыми деревьями, обходя москитники. До полудня прикорнул под живой изгородью, вытянувшись между кустами и красной кирпичной стеной, окружающей муниципальный плавательный бассейн, — его прерывистый сон нарушали крики детей и плеск воды от прыжков.
Однако шум бассейна не слишком его беспокоил, как и шум газонокосилок, пересекающих парковые земли. Он наслаждался монотонной суетой, странным ритмом человеческих голосов, помнил о том, что к вечеру парк станет запретным местом, детские голоса унесёт лёгкий ветерок, и только время от времени будут вскрикивать бродяги.
Тогда, невидимый в темноте, он протиснется сквозь живую изгородь и начнёт то, что вскоре станет ритуалом: он осторожно двинется через ночь, займёт столик для пикников около публичного туалета и станет ждать (спрятавшись от москитов, оставаясь бодрствующим, насколько возможно, никогда не отводя глаз от общественного туалета, замечая мужчин, которые пробираются туда под светом фонарей); он будет терпеливо ждать возвращения Поло, молиться о том, чтобы его бывший компаньон вернулся сюда ради чужой эрекции, извергающейся внутрь его. Когда он заметит Поло, он бросится к телефону-автомату, наберёт 911 и скажет: