За гранью

Крефельд Микаэль Катц

46

Рынок «Аризона»

Из-за абстинентного синдрома Маше трудно было писать, и она изо всех сил нажимала на ручку. Буквы на бумаге получались корявые. Она сидела на узкой койке в грязном халате, забившись в уголок у самой стенки поближе к ночнику. Это была единственная лампочка в тускло освещенной клетушке, в которой кроме кровати помещался лишь умывальник. Из раковины воняло мочой, так как клиенты и сама обитательница справляли в нее нужду. Сквозь тонкие, как бумага, стены слышались шум и крики, несущиеся из соседних комнат. Маша привыкла к этим повседневным звукам борделя. Заткнув одно ухо, чтобы можно было как-то сосредоточиться, она пережидала, когда это все прекратится.

«Кажется, две тысячи одиннадцатый. Какое

сейчас время года, не имею понятия. У меня вообще пропало всякое представление о времени. Свою жизнь мы измеряем страданиями, которые переносим, когда не спим. Сон никогда не бывает продолжительным, спать удается только урывками. Ни разу еще не бралась за перо с тех пор, как меня привез сюда Славрос. Вся прежняя жизнь представляется удивительной грезой, какой-то сказкой. С трудом вспоминаются краски, так как тут всегда темно и мрачно. С трудом вспоминается музыка, так как ничего, кроме криков, я не слышу. С трудом вспоминаются слова, так как здесь раздаются только стоны. Причитания на разных языках. Я сама сделалась бессловесной. Поначалу я разговаривала через тонкие стенки с другими девушками. Но теперь перестала. В разговорах нет смысла. О чем нам разговаривать? О чем мечтать? Чем утешать друг друга? Тут нет надежды. По шрамам на запястьях можно прочесть мою историю. Я пыталась спастись бегством, но вены перевязали, и бегство не удалось. Когда у меня в комнате нет клиентов, ко мне время от времени заглядывают и проверяют. Следят, чтобы вложенные в меня деньги не пропали зря… Мамочка, ты бы меня не узнала! Я сама себя едва узнаю. От героина, которым меня пичкают, зубы расшатались, а щеки ввалились. Тело похоже на доску. От меня осталась одна оболочка, мешок, из которого все вынуто. Но героин облегчает боль от нескончаемых клиентов. Бордель переживает золотые деньки, и мы трудимся как рабы, да мы и есть рабы. Похоже, что полиция вымела всех быков с улиц Стокгольма и загнала их прямиком к нам».

За дверью раздалось звяканье, и Маша услышала, как в замке повернулся ключ. Она торопливо захлопнула записную книжку и спрятала ее под матрас. Она успела только подумать, сколько же еще быков придется обслужить, как дверь открылась. В комнату вошел хлипкий субъект в мешковатых брюках и куртке с капюшоном. Это был Кемаль, один из молодых парней, которые тут прислуживали. Он кинул Маше сэндвич в прозрачной пластиковой обертке.

– На, ешь! – сказал он.

Она подобрала сэндвич. Кормили тут всегда одинаково: давали печенье, «твиксы», сэндвичи. Маша подумала, уж не воруют ли они все это в киоске на станции метро, а деньги, которые им дает Славрос на покупку еды, оставляют себе.

Покопавшись в кармане, Кемаль достал оттуда завернутый в фольгу шарик:

– Вот тебе, наркоша!

Она попробовала поймать подачку на лету, но шарик упал и покатился по полу. Маша быстро соскочила с койки.

Кемаль ухмыльнулся:

– Что? Невтерпеж?

– Мне бы еще один, Кемаль.

Он лениво качнул головой:

– Сама знаешь порядок.

Маша вытянула худую руку, показывая, как она трясется:

– В прошлый раз ты мне дал какую-то слабую дрянь. Ты должен дать мне второй, а то клиенты начнут жаловаться.

Он бросил быстрый взгляд на дверь, проверяя, не стоит ли кто-нибудь в коридоре, затем снова повернулся к Маше:

– И что мне за это будет?

Через десять минут он ушел, щелкнул замок. Маша встала с кровати и накинула халат. Положив оба серебристых шарика на пол рядом с сэндвичем, она на мгновение прислушалась, не ждет ли он за дверью, но, убедившись, что оттуда не доносится ни звука, подошла к койке и отодвинула ее от стены. Наклонившись, она обеими руками отогнула кусок фанерной обшивки. За ней оказалось маленькое углубление, размером со спичечный коробок. Маша достала из него десять блестящих шариков, которые сама туда положила. Немного погодя она вынула зажигалку, затеплила свечку и, отыскав кусочек станиоля, принялась на нем греть над свечкой героин. Ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы накопить такое количество. Организм требовал наркотиков. Она чуть не сошла с ума, пока набрала нужную дозу. Приходилось терпеть издевательства извращенцев, испытывая при этом все муки абстинентного синдрома. Но эти двенадцать шариков, которые она сберегла, означали, что наконец-то она

может уйти со сцены. Набрав в шприц темную жидкость, она перевязала руку резиновой трубкой и нашла пригодную для инъекции вену. Она до упора вдавила поршень. В ушах тотчас же зашумело, голова закружилась, все вокруг куда-то исчезло, и Маша с громким вздохом мягко опустилась на кровать. По телу разлилось тепло. Огонек свечи заплясал перед глазами. Она почувствовала, что улетает вдаль, навстречу свету, который становился все ярче. Свет шел от белого, морозного солнца, низко повисшего за голыми деревьями. Деревья росли вдоль дороги, по которой она спокойно ехала. Она сидела в огромной машине, положив ноги на приборную доску, голова ее покоилась на плече у водителя. На зеркале заднего вида болтался «вундербаум». Она приподняла было голову, чтобы взглянуть на своего спутника, но голова так отяжелела, что ей не хватило для этого сил. Как ни старалась она приподняться, тело ее не слушалось. Тогда она бросила эти попытки и стала смотреть на проносящийся за окном ландшафт с деревьями и низко стоящим солнцем, которое медленно опускалось за горизонт, пока не сменилось непроглядной тьмой.

…Маша открыла глаза. Над ней высился Славрос, яростно сверкавший глазами. В руках у него был шприц с адреналином. Бегство закончилось. Оно оборвалось так внезапно, как будто машина врезалась в придорожное дерево и разбилась.

Маша тяжело дышала. Все тело у нее болело, словно с нее живьем содрали кожу.

– Поздравляю со счастливым возвращением! – зарычал на нее Славрос. – С тобой пришлось порядком повозиться, чтобы ты наконец очухалась.

Она отпрянула к стене и забилась в самый угол кровати. За спиной у него стоял Кемаль и еще двое мужчин. У Кемаля из носа ручьем текла кровь, Маша догадывалась, что это было дело рук Славроса. Здорово ему, как видно, пришлось похлопотать: одному – сломать нос, для другой – искать ампулы с адреналином, и вот он вернул ее к жизни. Славрос вытер проступившую на лбу испарину.

– Неужели ты и впрямь вообразила, что так легко можешь отделаться? – сказал он, отбрасывая шприц. – Ты уйдешь отсюда только по моему слову и ни секундой раньше.

Быстро окинув ее взглядом, он скривился:

– Ну и вид у тебя, черт возьми! Даже себя в чистоте держать разучилась.

Она взглянула на засаленный матрас и на свою ночную сорочку.

– Когда-то ты была красивая. В тебе было что-то особенное, почти ангельское. А теперь и не скажешь, что в тебя стоит вкладывать деньги. Прибыли вряд ли дождешься, а пока ты тут будешь валяться – с тобой сплошные расходы.

– Так дай мне спокойно умереть.

– Всему свое время. – Славрос погладил бородку. – Ты впечатляюще долго продержалась. В смысле эксперимента это будет даже интересно.

Наклонившись, он взял ее косметичку, в которой она хранила инструменты, забрал шприц, зажигалку и другие вещички.

– Похоже, мне незачем больше разоряться на допинг. Раз уж ты и так прекрасно без него обходилась…

– Славрос! Молю тебя! – Она поймала его за рукав.

Он вырвал руку и цыкнул на нее:

– Поздно теперь молить Славроса, или Бога, или кого там еще. Поняла? Никто тебя здесь не слышит. Ты больше не существуешь.

47

Стокгольм, 2013 год

Томас прошел мимо стойки дежурного к лестнице, ведущей на третий этаж, где располагался следственный отдел шведской полиции. Когда он вышел из метро, то промок насквозь, угодив под дождь. В полиции кончилась смена, и часть работников спешила домой. Поднимаясь по лестнице, Томас бочком пробирался сквозь хлынувший навстречу людской поток. Некоторые бросали на него подозрительные взгляды, словно недоумевая, что делает здесь, в самом сердце Национальной службы безопасности, эта мокрая бородатая личность, которой самое место в камере.

Запыхавшись, Томас вошел в отдел, где еще задержалось несколько служащих, среди них и Карл Люгер. Уже одетый к выходу, Карл стоял у стола, складывая в коричневый портфель какие-то папки с делами.

– Едва успел тебя застать, – сказал Томас, подходя ближе.

Карл обернулся и посмотрел на него с удивлением:

– Ворон? Как ты сюда поднялся?

Томас кашлянул:

– Предъявил у стойки дежурного полицейское удостоверение и сказал, что у нас назначено совещание.

– Совещание?