За каждый метр. «Лейтенантская проза» СВО
Шрифт:
– А я думаю, что за хрен? Все потолки макушкой протер?
Они знакомятся, но беседа не длится дольше пяти минут, комдиву не до книжек. Он встает и в сопровождении старших офицеров штаба уходит. Машины ждут у палатки-столовой.
Через дорогу повара копают себе землянку и внимания на начальство не обращают. Мало ли кого носит в темноте?
Комдив светит на них фонариком,
– Ай-яй-яй. Значит, себе любимым землянки выкопали, а поварам – в последнюю очередь? Один копает, второй готовит?
Синица смущенно молчит.
– Покуда у вас повара в говне, жрать будете говно! Помогите им!
– Есть!
Синица подзывает командира комендантского взвода и, пока комдив не уехал, приказывает выделить людей в помощь поварам.
– За пару дней срубим часовню. – Из-за спины Прозы появляется отец Пересвет.
Они уходят в черноту ночного леса и останавливаются на пороге будущей часовни. Место для фундамента уже расчистили, оно темнеет черным квадратом среди хвои.
– Ездил ребят сегодня исповедовать, – говорит отец Пересвет, – правильные ребята, причащаются, завтра в бой.
А Аляска не хочет, чтобы я маячил на ППУ, с досадой думает Проза.
– Где грань между ненавистью к врагу и всепрощением? – спрашивает он.
Отец Пересвет некоторое время думает, прежде чем ответить:
– Как сказал митрополит Филарет: «Прощай врагов своих. Бей врагов Отечества. Гнушайся врагов Божиих».
– Слишком сложно.
– Ладно, – соглашается отец Пересвет, – зайдем с другой стороны. Ненависть ослепляет, лишает человека равновесия и самообладания, это – то, что нужно врагу. Тот, кто начинает убивать из ненависти, вернется домой больным.
– Посттравматический синдром?
– Да. Ненависть выжигает мозг.
– И что же, врагу прощать?
– Простить – не значит сдаться или уступить ему. Простить – это отказаться от того, что тебя самого разрушает. Ты защищаешь свою землю, и у тебя есть основание выстрелить во врага, но убийство может наложить на тебя свою печать. Поэтому
– Надо быть духовитым, – цитирует Проза Славу-Сипуху из второго батальона.
– С православным стержнем.
Отец Пересвет идет к белому внедорожнику и уезжает, а Проза возвращается к штабной землянке. У самого входа медлит, останавливается около часового подышать вечерним лесным воздухом. Внутри землянки кого-то воспитывает Дрозд.
– Ты ж из нормальных пацанов! – кричит начальник штаба. – Все эти звания, должности! Если ты не пойдешь, кто людьми руководить будет?
– У меня зубы болят!
– Так давай я тебе денег дам?! Съезди в Луганск, сделай зубы. Завтра! Ладно? И чтобы к вечеру был!
В штабе наступает тишина, кто-то рывком отбрасывает полог. Проза отступает в тень, в отблеске печного пламени (печь стоит у самого входа в землянку) мелькают капитанские звездочки. Проза морщится. Погоны в штабе полка носит только один человек, и встречаться с ним лишний раз писателю не хочется. Он проскальзывает мимо капитана в землянку.
– Я сейчас тельняшку сниму, разволновался так! – Дрозд нервно трет ладонь о подлокотник своего кресла, а заметив вошедшего Прозу, кричит через всю землянку: – С капитаном-артиллеристом знакомились уже?
– Как бы так сказать поделикатнее. – Проза проходит за спинами офицеров, присутствовавших при разносе капитана, и уже тихо говорит, обращаясь непосредственно к Дрозду: – Из всех вас он единственный, кому бы я не дал читать свою книгу.
– Так разговаривали или нет?
Проза кривится:
– Пробовал. Все разговоры у него про одно: когда, как уволится, какие медкомиссии он уже прошел, сколько недель, дней осталось…
«Гнилой капитан», – про себя добавляет Проза и отмахивается от несуществующей мухи.
– Эх, Андрей Владимирович, – сокрушенно качает головой Дрозд, – кто ж за вас вашу замполитовскую работу делать будет? Я? И буду!
Конец ознакомительного фрагмента.