Шрифт:
Кремовые шторы… за ними отдыхаешь душой…
А ведь наши души так жаждут покоя…
Именно за кремовыми шторами и жить.
Михаил Булгаков «Дни Турбиных»
Моей России больше нет.
Россия может только сниться,
Как благотворный тихий свет,
Который перестал струиться.
Анатолий Величковский
Мелькайте,
Скользите, века…
Былого река
Уносит мгновенья…
К порогу забвенья
Дорога легка…
Мелькайте, мгновенья,
Скользите, века…
Владимир Палей
О любви в зеркале истории
На заре туманной юности
Имение Малино Весьегонского уезда Тверской губернии, 1883 год
– Дарья Александровна, голубушка, посмотрите, погоды-то какие нынче хорошие стоят, – поручик лейб-гвардии N-ского полка князь Львов удобно обосновался на канапе рядом с креслом графини Dolly Шервинской, наигрывая что-то на гитаре.
– Пусть так, Павел Аркадьевич, возможно, вы и правы, но я уже так уютно устроилась в кресле, что ни о какой прогулке, а тем более – конной, и думать не хочется, – графиня слегка жеманно улыбнулась поручику и продолжила свою работу – она вышивала по канве крестиком букет цветов.
– А может быть на озеро, Dolly? – с недавних пор жившая в имении родственница Шервинских Сашенька Золотарева расправила складки платья и томно посмотрела в противоположный угол террасы на играющих в карты мужчин, – Викентий Сергеевич давеча предлагал на лодке покататься.
– Так то утром было, ma ch'erie Alex, – откликнулся означенный Викентий Сергеевич – крупный мужчина в парусиновом костюме и с уже заметной лысиной – местный предводитель дворянства князь Бобров, – а нынче мы с господами пулечку расписали-с, и пока мне фартит, я с места не двинусь, простите великодушно-с. – Он достал из кармана платок и вытер лоб и шею. – Припекает.
– Dolly, qu'en dites-vous (Долли, что скажешь? (фр.)) – Сашенька проигнорировала ответ Боброва и снова обратилась к хозяйке имения.
– Право, Alex, le prince a raison (князь прав (фр.)), припекает, что вам так неймется куда-то отправиться? Куда как приятнее сидеть на террасе, сейчас лимонаду прикажу, булочек со свежей ягодой, в шарады можно сыграть, или вот Павла Аркадьевича спеть попросим, – графиня Шервинская несколько неприязненно посмотрела на cousine, и тут же ее губы тронула улыбка, когда молодая женщина обернулась к поручику. Его лицо все просветлело от этого небольшого знака внимания, а пальцы быстрее забегали по струнам, настраивая инструмент.
– Что послушать желаете, Дарья Александровна? – карие глаза на миг встретились с голубыми, но графиня тут же отвела взгляд, слегка покраснев и посетовав на жару.
– Давеча вы пели, – встряла в разговор Сашенька, да осеклась и застыла – столь холоден и неприветлив был весь вид графини.
– Que vous voulez (что
…Князь Львов был влюблен в Дашеньку Запольскую (такова девичья фамилия графини) еще задолго до ее замужества, и нельзя сказать, чтобы девушка была к нему равнодушна. Князь даже хотел посвататься, но опоздал – родители сговорили Dolly еще в институте и считали графа Шервинского довольно выгодной партией, посему, едва выйдя из стен Смольного, Дашенька пошла под венец, и когда Павел Аркадьевич навестил Запольских по осени, сестра Dolly Pauline по секрету сообщила ему, что та замужем и в тягости.
Шервинские почти постоянно жили в имении Малино под Тверью – название свое усадьба, как и близлежащая деревня, получили от обилия в здешних местах ягод – граф был домосед, к тому же страдал подагрою и не находил удовольствия в светских развлечениях.
Несколько лет князь и Dolly не виделись – поручик воевал, отличился при Шипке, был награжден, графиня родила одного за другим троих сыновей, двое из которых не дожили и до года. Она следила за военными успехами Павла Аркадьевича по иногда доходившим до их глуши газетам и разговорам местной знати, ему же про графиню сообщала Pauline, начитавшаяся романов и считавшая себя спасительницей двух влюбленных сердец.
Несколько раз князь порывался приехать в Малино навестить графиню, но повода не находилось – с Шервинским он был знаком лишь шапочно, и этот визит мог вызвать нежелательные толки и сплетни.
Случай представился неожиданно – скончалась дальняя кузина бабушки Львова, отписавшая именно ему свое имение в Тверской губернии. Старый князь Аркадий Павлович хотел его тут же продать, даже покупателя сыскал, но поручик неожиданно воспротивился и, испросив отпуск, поехал осматривать новые владения.
Усадьба Павшино зрелище являла весьма убогое – господский дом требовал ремонта, один из флигелей вовсе развалился, второй же был более-менее пригоден для жилья.
Дохода имение приносило немного, но средств, имевшихся у князя, достало на то, чтобы привести усадьбу в порядок, нанять управляющего, и через год-другой дела Павшина даже пошли в гору. Но не это волновало князя – главное, у него появилась возможность, не вызывая слухов, наведаться к Шервинским на правах довольно близкого соседа – их усадьбы разделяли каких-то десять верст – познакомиться, а затем и подружиться с графом и стать в Малино частым и желанным гостем.
Каких-то особых знаков внимания князь графине не оказывал, оберегая ее репутацию, но была у них одна общая тайна – несколько романсов, которые когда-то пел совсем юный князь Львов Дашеньке Запольской… Эти романсы словно связывали их с прошлым, с юностью, с любовью, с так и нерастраченной нежностью, с тем временем, когда были надежды на счастье, и когда все могло быть иначе. Пел он тогда и «На заре ты ее не буди» Варламова-Фета, и несколько вещей Алябьева на стихи Пушкина, но была одна вещь, которую Дарья Александровна любила особенно – романс Кольцова «На заре туманной юности». Вернее, не то чтобы любила – он ей всю душу наизнанку вывернул, еще впервые как услышала. Тогда ничто не предвещало Дашеньке ее нынешнего положения, все казалось радужным и прекрасным, князь должен был вскорости посвататься… И вот как-то вечером на веранде их имения, прощаясь перед отъездом (Dolly уезжала в столицу, ей предстоял последний год в институте, а сам Львов возвращался в полк), Павел Аркадьевич вдруг запел: