За Кубанью(Роман)

Плескачевский Лазарь Юдович

Гучипса конфузит эта просьба: ну и мастер же Ильяс разводить телячьи нежности.

— Встретим — скажем, — бормочет Гучипс. И вдруг решительно добавляет: — Ты ни о чем не беспокойся, добивайся правды и поскорее приезжай.

Они жмут друг другу руки.

Ильяс оглядывается. Нужно, помнится, пройти прямо по улице, потом повернуть направо. Верно, вот и исполком.

Человек в буденовке и черкеске, с забинтованной ногой, опирающийся на костыль, вызывает сочувствие у дежурного милиционера. Он рассказывает, как найти горскую секцию, сообщает, что совсем недавно видел Зачерия. Стараясь поменьше шуметь, Ильяс направляется по длинному широкому коридору к нужной двери. Шагах в пяти от нее останавливается.

Прислонившись к стене, соображает, что сказать Зачерию. Все же хорошо, что придется объясняться с адыгом, да еще с таким, который побывал у них в ауле, знает Максима. Вдруг дверь открывается, и в коридор выходит сам Зачерий. Он чем-то озабочен, проходит мимо Ильяса, не замечая его.

«А вдруг он сейчас уйдет?» — приходит на ум Ильясу. Эта мысль пугает его, он неожиданно громко произносит:

— Зачерий!

Зачерий на ходу оборачивается. Узнав Ильяса, радостно улыбается, поворачивает к нему.

— Вот кого не ожидал увидеть. Ты ведь Ильяс?

— Ильяс. Я за помощью к тебе. Или к Максиму.

Зачерий хмурится.

— Максим в Хакурин уехал, вернется нескоро. Твое счастье, что не успел в комнату войти и меня встретил — там сидит Салех, требует твоего ареста. Но я прежде всего — адыг, можешь на меня полностью положиться.

Ильяс в нерешительности опирается на палку. Как он не подумал, что именно здесь может столкнуться со своим врагом? И тогда уж наверняка пропал бы. Кто его здесь знает?

— Нельзя терять времени. — Зачерий берет Ильяса под руку. — Обопрись на меня, не шуми. Милиционер видел тебя? Плохо. Тогда пойдем во двор.

Он доводит Ильяса до конца коридора, проходит с ним направо, там небольшая дверь.

— Давай сюда, не робей, — улыбается Зачерий. — Теперь все обойдется, опасность позади.

Помедлив, Ильяс вышел. Задержался он не из робости. Мелькнула мысль — не лучше ли сейчас, здесь же, встретиться с Салехом, тут же все и выяснить — что будет, то будет… Да, виноват, побил. Но бил не зря — за такие слова под горячую руку и пристрелить можно, пусть начальники рассудят. Но Зачерий уже во дворе. Ильяс с трудом догоняет его.

Зачерий завел Ильяса за конюшню, потом переговорил с конюхом, взял у него ключ. Они двинулись в глубину двора, к флигельку.

— Здесь конюх живет, сиди, жди меня. Запрись, никому не отворяй, конюх до вечера будет занят. И не вешай нос, Ильяс, что-нибудь придумаем. Отделал ты Салеха здорово, он рубаху снимал, спину показывал. — Зачерий расхохотался. — Тяжелая у тебя рука, вот уж не думал… — С этими словами он ушел — улыбающийся, доброжелательный, уверенный в благополучном исходе.

Ильяс вошел в переднюю, задвинул засов, прошел в комнату. Стол, солдатская койка, два стула — вот и вся мебель. Окно во двор. Пристроился на стуле у окна, сквозь тюлевую занавеску видел все, что происходило во дворе.

Незнакомые люди проходили к конюшне, выводили лошадей, выезжали за ворота. Иные въезжали на пролетках, забрызганных грязью. Верховой ворвался во двор на полном карьере, еще на ходу соскочил с коня и бросился в здание. Какую тревожную весть привез он? Медленно въехала подвода, покрытая брезентом, за ней — несколько всадников. Спешившись, они сняли брезент, и Ильяс содрогнулся — на подводе лежали трупы. Покойников перегрузили на закрытую фуру и вывезли за ворота. «Бандиты, наверное, напали», — подумал Ильяс.

Горестные раздумья не давали Ильясу сосредоточиться на том, что происходило во дворе, и все же за несколько часов он многое увидел. «Наверное, таких салехов немало, — вдруг подумал он. — Да и алхасов столько, сколько лесных чащоб. Попробуй управься с ними, разберись, кто прав, кто виноват. А каков же выход?» За два года в кавалерийском эскадроне Ильяс научился рубить с маху, без осечки, научился не только говорить

по-русски, но и читать, и даже немного писать. Он узнал: вождь революции — Ленин. Вождь конников — Семен Буденный. Вождь адыгов, черкесов — Мос Шовгенов. Портрет Ленина он видел: лоб большой, взгляд твердый. И декреты пишет самые необходимые. Семена Буденного не раз слушать приходилось. Ильясу казалось, что командарм — точно такой человек, как он. Если бы Ильяса вдруг вывели на трибуну и велели держать речь, он бы, наверное, говорил то же самое, что говорил Буденный. Но Буденный ворочает большими делами, ему в их аульные распри впутываться некогда. На то имелся Мос Шовгенов. Уж он-то знал цену земле, понимал горца с полуслова. Белые растерзали Моса. Говорят, случилось это в ауле Хакуринохабль. Кого ни расспрашивал Ильяс, все об этом по-разному рассказывали. Чувствовал — по-разному говорят, о гибели Моса не случайно: кто-то пытается правду скрыть, упрятать концы в воду. Да, был бы жив Мос, не пришлось бы Ильясу сидеть здесь в страхе перед всякой контрой. Таких, как Салех, Мос бы и близко к Совету не подпустил. Он говорил: кто был ничем, тот станет всем. А кто был всем, конечно же, станет ничем. А Салех хотя и был крупной шишкой, богатеем из богатеев, а вон гляди — снова выскочил.

Но Моса нет, а жить надо. Что ж, может Зачерий выручит.

А вот и сам Зачерий идет. Улыбка во все лицо — наверное, уладил дело. Или Максим приехал? Но может ли Максим помочь, не будет ли вмешательство русского истолковано так, будто Салех все же прав? Многие адыги до сих пор считают русских врагами. «Сами разберемся в своих делах», — говорят они.

Зачерий на полпути замечает прилипшего к оконному стеклу Ильяса и зовет его взмахом руки. Взмах этот тоже такой-то особенный, уверенный, даже веселый. Видимо, все улажено. Как же он доберется до аула? Придется на рынке искать попутчиков.

— Пошли, для начала пообедаем, — предлагает Зачерий, все так же улыбаясь. — Ну и насолил же ты, черт побери, этому Салеху. Как ни уламывал, он знать ничего не хочет. Судить, говорит, и все!

Они вышли за ворота.

— Я, понимаешь ли, в командировку должен срочно ехать, а тебе бы лучше с недельку не появляться в Адыгехабле. Салех добился своего — в аул направляют комиссию. Время военное, за нападение на представителя Советской власти, не разобравшись, сгоряча и шлепнуть могут, так что тебе лучше переждать. А потом, глядишь, Максим вернется, он поручится за тебя, я голос подам, Рамазана уговорим заступиться, все вместе к Полуяну отправимся, разгоним тучи.

Ильяс привык полностью доверять своим начальникам, слова Зачерия принял как окончательное решение. «Что ж, переждем, — решил он, — а тем временем и нога поправится».

В каком-то тихом переулке Зачерий остановился у невысокого здания, огражденного высоким забором. Две ступеньки вели к нише, в которой пряталась резная дверь. Зачерий коснулся черной кнопки — и Ильяс услышал за дверью дребезжание звонка.

Дверь отворилась, и их пропустили в полутемную переднюю.

— Вот и мы с Ильясом, — проговорил Зачерий.

— Кебляг! — ответил хозяин, и на его немолодом лице мелькнуло подобие улыбки. — Заходите, я сейчас к вам подойду.

Зачерий провел Ильяса в большую комнату, посреди которой стоял овальный стол, покрытый бархатной скатертью. У одной стены — книжный шкаф, с полок которого выглядывали золотые корешки переплетов, у другой — диван, вокруг стола множество одинаковых кресел. Усадив на одно из них Ильяса, Зачерий что-то буркнул себе под нос и вышел.

«Богатые у Зачерия друзья, — подумал Ильяс. Такие кресла ему довелось однажды видеть в доме ростовского губернатора. Дом этот он очищал от деникинцев. — Князь, наверное. Что мне тут делать? Отправлюсь-ка лучше в аул, спрячусь где-нибудь».