За Кубанью(Роман)
Шрифт:
В ауле будто ждали гостей — аульчане разбирают бойцов по домам, угощают, чем богаты. А Максиму и закусить-то некогда — сразу за дело. Они сидят в кабинете Мурата, который теперь занимает Ильяс — командир отряда, идет допрос бывшего алхасовца Айсы. Не он ли сообщил в банду о предполагающемся приезде учителей?
— Как вы могли подумать? — Айса подавлен подозрением. — Что я, душегуб? Мой сын в школу собрался.
— Айса, — в голосе Умара недоверие, — помнишь наш разговор, когда ты вернулся? Мы ведь знали, что ты пришел по заданию Шеретлукова, могли посадить. Не сделали этого. Ты хоть
— Я в банду и весной не собирался возвращаться. Даю слово.
— Но ведь сообщил же кто-то бандитам об учителях.
— Не я… — совсем тихо говорит Айса. — Я об этом и не знал.
— Не ты, — соглашается Ильяс. — А кто? Ты знаешь?
— Не могу сказать, — шепчет Айса. — Аллах покарает меня! Этот человек под защитой самого аллаха.
— Неужели мулла?
Айса побледнел, руки его дрожат. Несчастный уверен: аллах нещадно покарает его и сделает это немедля.
— Я свободен?
— Свободен, иди.
Неужели ничего не случится? Айса не верит: не такой у него простодушный бог, чтобы простить подобное вероломство. Впрочем, он ведь ровно ничего не сказал, они сами обо всем догадались, пусть аллах их и карает.
Арестовывать и даже допрашивать муллу Максим не решается — слишком крепка еще у большинства вера в аллаха. Велит установить за его домом негласное наблюдение.
Ильяс показывает ему схему лесных укреплений, просек, завалов, составленную по данным разведки. Внес в нее свой вклад и покойный Меджид. Совместно уточняют ее, наносят каждую тропинку, даже крупные деревья. Надежно блокируются все возможные выходы из аула. Днем на улицах не показывается ни один боец: Алхас не должен заметить ничего подозрительного, иначе ускользнет, испарится, как капля воды под солнцем.
К вечеру караулы удваиваются, конные патрули кольцом охватывают аул. Усиливается и наблюдение за домом муллы. Ночью ударные группы бесшумно занимают исходные рубежи. Все группы смешанные: рядом с красноармейцами — бойцы местного отряда.
На рассвете в лесу раздается выстрел — это прикорнувший алхасовский часовой разглядел кого-то на тропинке. И сразу трескотня, щелканье, татаканье. С веток за ворот людям летят снежные вороха. Крики, стоны, ругань, команды…
Кольцо неумолимо сжимается. Бандиты отходят туда, где меньше огня. Пули останавливают их на опушке. Алхасовцы залегают, накапливаются для прорыва. Выждав какое-то время, дружно поднимаются и бросаются вперед. И вдруг — та-та-та-та…
Ильяс знает, куда метить. Ага, кажется, Ерофей. Что, допрыгался, приятель? Где же Алхас? Где Шеретлуков?
Бандиты снова залегают, ожесточенно отстреливаются. Вот они сбились за деревьями в кучу. Что это? Кажется, тянут вверх руки, машут белой тряпкой.
«У, трусливые псы…» — Ильяс скрипит зубами: Максим предупредил — сдающихся не трогать. Ствол пулемета зарывается в снег.
До вечера бойцы караульной роты и отряда самообороны прочесывают лес, стаскивают к дороге убитых и раненых, оружие, собирают в землянках трофеи. Ильяс и Максим допрашивают сдавшихся. Почти все налицо, нет Алхаса и двух-трех десятков его дружков.
Кучерявые черные языки, прошитые красными искорками, пляшут сегодня над каждым домом. И ни одному хозяину не приходит в голову
— Это наши его упустили, — переживает Ильяс. — Неужели испугались? Или у кого-то рука на «своего» не поднялась?
— Ничего, Ильяс, не горюй, — успокаивает Максим. — Теперь Алхас — ноль без палочки, я о нем и думать перестал. Теперь на очереди Улагай. И здесь без тебя не обойдемся.
— Возьмешь на операцию?
— Если согласишься.
— А твое начальство что скажет?
— Не беспокойся, Ильяс.
Максим засыпает сразу же, как только прикасается к подушке, а Ильясу не спится. Он ворочается, вздыхает, с надеждой поглядывает на окно: когда наконец рассвет? В одном из аулов у Алхаса зазноба. Не укроется ли бандит на время у нее? Надо бы проверить. Ильяс размышляет над превратностями судьбы. Отец его вырвал Алхаса из лап смерти, а он бросается под пули, чтобы прикончить этого спасенного. И не выпустит из рук винтовку, пока не сделает этого.
Но вот в комнату проникают долгожданные серые сгустки рассвета. Ильяс не спеша натягивает сапоги, гимнастерку, буденовку и выходит. С крыльца оглядывает свой двор. Посреди его, освобожденный от листвы, но все такой же величественный, горделиво возвышается орех, под ним пустая телега. Пустая ли? В ней как будто что-то зашевелилось. Солдатская привычка срабатывает, и Ильяс прыгает с крыльца наземь, лицом в снег. В то же мгновение гремит выстрел. Ильяс выжидает секунду, другую, вскакивает, боком налетает на телегу, вырывает из приподнятой руки тяжелый многозарядный маузер.
— Вставай! — приказывает Ильяс.
— Если б я мог встать, — хрипит человек, — ты бы не трепыхался… О аллах, неужели это ты, Ильяс?
От удивления Ильяс опускает оружие: перед ним Алхас! Что нужно ему здесь? Зачем притащился? Может, вообразил, что хозяин дома снова спасет его?
На выстрел сбегаются люди, выскакивает с маузером полуодетый Максим. Телега окружена плотным кольцом, мужчины и женщины с ужасом и любопытством разглядывают человека, чье имя много лет наводило страх на всю округу. Это внимание, видимо, льстит атаману, он с усилием приподнимается. Лицо его белее снега. Оглядывается вокруг: ничего не изменилось здесь с тех пор, как много лет назад он покинул этот гостеприимный кров, разве что дерево. Взгляд его задерживается на Ильясе.
— Можешь выбросить, пустой. — Алхас кивает на маузер. — Один патрон берег для этого, Максима. В тебя пальнул по ошибке, прости, брат, буденовка сбила с толку.
Тусклые глаза бандита разыскивают Максима.
— Ты? Упустил я тебя, русский…
Во дворе царит гробовое молчание. Алхас пытается сесть, полушубок распахивается, обнажая окровавленный живот. Максим помогает ему усесться.
— Откуда ты взялся, русский? Ты отнял у меня брата…
Максим молчит. Умирающий не вызывает у него сострадания, как, впрочем, и у остальных. На лицах женщин — нескрываемый страх, во взглядах мужчин — не то злорадство, не то торжество.