За мертвыми душами
Шрифт:
— Ну, уж блохи-то от твоих собак, положим!.. — заметила Нина Павловна.
— Нет, мамочка, от книг, ей-Богу от книг!.. — возопил Лазо. — Как только в руки возьмешь ее, так по тебе блохи сейчас и запрыгают! Берите, дорогой мой, — от чистого сердца отдаю, с блохами: разводите их на здоровье в Питере!
Едва мне удалось отговориться от настояний обоих хозяев; излишне упоминать, что о какой-либо плате не было допущено и речи.
После веселого завтрака, о котором человек, находившийся по соседству, непременно подумал бы, что в нем
День промелькнул незаметно. Лазо водил меня на конюшни и к симментальскому быку, действительно чудовищу, познакомил меня с десятком Жозефин и Цезарей — собак всяких охотничьих пород, обошли мы фруктовый сад и старинный тенистый парк, сыграли в шахматы, причем Лазо совершенно не давал думать, и каждая партия наша, на манер поддавков, длилась не более пяти минут.
Лазо не оставлял меня одного ни на минуту, и, даже когда я заглянул в место уединения, он ждал меня, как конвойный арестанта, у двери.
На полочке этого учреждения лежала половина какой-то книги: от другой уцелели только мелкие обрывки от корешка. Я взглянул на заголовок, имевшийся над каждой страницей, и увидал, что то был роман когда-то очень модного Шпильгагена — «О чем щебетала ласточка» [46] .
— Послушайте, греховодник вы эдакий, это что же такое? — спросил я, выходя к Лазо с остатками творения Шпильгагена в руке.
— Как что — книга. «О чем щебетала ласточка»!
46
Шпильгаген, Фридрих (1829–1911) — немецкий писатель; в России, в среде революционеров-народников широко распространялся другой его роман — «Один в поле не воин».
— Да где же она у вас щебечет-то?
Лазо с хохотом принялся колотить себя кулаком в грудь.
— Драгоценнейший, я люблю почитать, ей-Богу! Но ведь умственные занятия уединения требуют, тишины! Только здесь и возможно, так сказать, насладиться!
Лазо держался за бока от смеха.
Мы прошли на веранду и расположились в плетеных креслах около Нины Павловны, вышивавшей цветными шелками какую-то бесконечную серую полосу.
Дормидонт без всякого приказа поставил между мной и своим барином легкий столик, и на нем появилась бутылка белого вина и гравированные стаканчики тончайшего стекла.
— Кваску после путешествия? — предложил Лазо, наполняя стаканчики. — В жару незаменимая вещь — от солнечного удара предохраняет!
— Расскажите нам что-нибудь из ваших приключений? — попросила хозяйка. — Наверное, у вас много
— Особенного ничего не случалось, — ответил я, — а встречи, действительно, были любопытные!.. — И я рассказал о некоторых из своих поездок.
Хозяева слушали с большим интересом. Особенное впечатление на увлекающегося Лазо произвело описание сожжения книг целыми бельевыми корзинами.
— Вот свиньи?!. — воскликнул он. — Серьезно, это же безобразие, как мало ценят у нас культурные сокровища!
— Миша, ты бы помолчал?.. — обратилась к нему Нина Павловна.
Лазо сделал было большущие глаза, но, видимо, вспомнил про свою садку книг и залился смехом.
Я заговорил о дальнейшей поездке; выполнять программу Прова Ивановича уже не приходилось, и надо было составить новую.
— Я знаю, к кому тебя направить!.. — закричал Лазо.
— Миша, ты уже на «ты» перешел?.. — остановила его Нина Павловна.
— Мамочка, это у меня сорвалось: полет души, вы, женщины, этого не понимаете! Иначе нельзя! Мы с вами на брудершафт должны выпить! На «вы» всего не выскажешь! «Вы», например, и «свинья» — не идет, не подходит?!.
— Миша?!.
— Мамочка, да ведь это же я к нему не отношу, я вообще говорю, философствую!!.
Он наполнил мой стакан вином, вскочил и подал мне. Нина Павловна сложила на своем шитье ручки и, виновато улыбаясь, глядела на нас.
Брудершафтов я не люблю, но отказаться значило обидеть хозяина. Я продел свою руку под галантно подставленный мне локоть Лазо, и стаканы опрокинулись над нашими ртами. Мы сочно поцеловались.
— Психопат!.. — отчеканил Лазо, уставясь на меня.
— Дубина! — от души вырвалось у меня, и мы оба захохотали: ритуал брудершафта был соблюден полностью. Лазо впал в совершенный восторг.
— Дормидошка, шампанского!!. — заорал он, топая ногами и ероша на себе волосы.
— Миша, Миша?! — слабо слышался среди гама и крика протест Нины Павловны, но Миша уже превратился в коня, закусившего удила.
— И я с тобой вместе поеду! — кричал он. — Мамочка, ты не будешь в претензии, что я тебя на два-три дня одну оставлю?
— Поезжай, пожалуйста!.. очень рада за тебя буду!
— Ведь его никак нельзя отпустить одного: ты же блаженный! Вместе сокровища спасать будем! Черт возьми, ведь, серьезно, безобразие кругом!
В темный потолок щелкнула пробка от шампанского, Дормидонт налил его в наши стаканы, поставил бутылку и удалился.
— Ваше блаженство, пожалуйте?.. — вопил Лазо, тыча мне в руку шампанское. — За твое здоровье! За нашу дружбу! За здоровье главнокомандующего!!. Урра!
Лазо хохотал и пил.
— Мамочка, а ты что же? И ты должна выпить за Сергея Рудольфовича!
Нина Павловна чокнулась со мной стаканом мужа и отпила половину.
— Весь, весь надо!.. — запротестовал Лазо. — Иначе наша дружба непрочна будет!
Нина Павловна исполнила требование мужа, и он уселся на свое место.