За мной не занимать
Шрифт:
Утром постель была пуста. Дагиб сказал, что «эта с собакой» встала на рассвете, нашла такси и уехала в Минеральные Воды. Я схватил телефон, чтоб позвонить, но вдруг понял, что у меня нет телефона Ангелины. Понял с радостью, честно говоря. Отпиваясь кофе в пустом «Куполе», я представлял себе картину «Орел уносится с добычей», где гордая птица тащит в когтях неведомую дичь.
Немножко про альпинизм
Я постоянно отвечаю на вопросы вроде «Зачем ты это делаешь?». Часто это вопросы глупые, часто с насмешкой, но я уже давно не реагирую на фразы «А ты хоть с вершины нассал?» и следующий за ними гогот. Что мне сказать этим людям? Как описать это состояние, когда ты втыкаешь обутую в стальную кошку ногу в вершину любой горы и чувствуешь
Ком стоял в горле. Я не мог ни вздохнуть, ни сплюнуть – ничего. Я готов был заплакать, но почему-то не мог, перехватило дыхание и я просто покашливал, как идиот. До вершины оставалось метров тридцать, и я, бросив рюкзак в седловине, оставил в руках только треккинговую палку и короткий, подаренный на тридцатилетие ледоруб. Ни одного человека не было на пути, лишь далеко позади я видел пару человек, которые начали крутой подъем по последнему гребню. Я вдруг представил себя со стороны: ледоруб всунут в альпинистскую систему под правую руку, я иду, укутанный в пуховку, затянутый в капюшон, и тяжело опираюсь на одну палку. Увидев эту картину в голове, я хотел рассмеяться, но лишь закашлялся на холоде. Эдакий паломник в гортексе гуляет по горам. Шаг за шагом, по сантиметрам, жмурясь в очках на отражающееся от ледников солнце, я шел. И не мог заплакать от холода, уж не знаю, почему. Это – я точно знаю – и были бы слезы счастья.
Я альпинист начинающий и не самый удачливый. Из восьми попыток восхождений на разные горы я взошел четыре раза – мешала погода, ситуация, собственное состояние или люди. Но четыре раза я взошел. Вообще даже вот само это слово – «взошел» – оно самое честное. Я никогда не использую слово «покорил». Я видел эти горы – даже самые невысокие из них смотрели на меня, оскалившись камнем, льдом и ущельями. Мои восемьдесят пять килограммов крови, мышц и костей не могли «покорить» ни одну из них. Гора может пустить – иногда, словно она дремлет и не замечает нас, букашек, пытающихся лезть на нее. А бывает, огрызнувшись, сметает с себя каждого. Ветром, лавиной, дождем и снегом. Как назойливых насекомых сбрасывает она людей со своих плеч – и мы ничего не можем сделать. Никогда. Гора всегда сильнее, ее возможности безграничны. А мы можем лишь надеяться, что она пустит нас наверх.
…камень ударил Рафика в лицо с такой силой, что кровь брызнула прямо из под шапки. Камень небольшой, но, видимо, острый рассек ему бровь и лоб, он вскрикнул, и я пополз к нему, пытаясь на ходу стянуть с себя рюкзак с полевой аптечкой. Бинт там был точно, йод – не помню. Мы лежали в ста метрах по вертикали от вершины, солнце занимало полнеба, но при этом на нас, словно спущенный с поводка, вдруг обрушился какой-то дикий ветер. Мгновенно сбив нас с ног и повалив друг на друга, завыл самый натуральный ураган. Это было так чудовищно неожиданно, что мы просто залегли, уперевшись в лёд ногами в кошках и руками с ледорубами, стараясь не поднимать головы, потому что небольшие камни со свистом полетели с вершины. Я попытался сказать, что надо куда-то двигаться, что мы должны куда-то идти, но понял, что это бессмысленно, никто ничего не услышит. И тут этот камень, разогнанный ветром, разбил Рафику голову. Вечно ему не везет – в прошлый раз, двигая камни под палатку, он порвал себе ладонь так, что, казалось, там забили теленка, столько было крови. И вот опять. Снег под ним уже стал красный, а я все не мог нащупать в клапане рюкзака бинты…
Так. Отвечая на вопрос – зачем я это делаю. Все очень просто: я, как барон Мюнгхаузен, жажду подвига. И тут не надо ваших презрительных усмешек над моим тщеславием. Я вам кое-что расскажу о своей жизни. Двое моих детей от предыдущих браков, долги, работа, интриги с женщинами, сотрудники, друзья – все это составляет бешеный коктейль моей жизни. В ней нет места подвигу. То есть, даже не подвигу… Мне нечему в ней гордиться, понимаете? Гордиться самому, собой. Не вызывать восторг окружающих, а глядя в свои глаза в зеркале, сказать: «Ты смог».
Я не пытаюсь играть в гладиатора или рыцаря. Все разы, что я поднимался, я плакал. Я плакал от счастья, что смог. Мне было наплевать на всё, на окружающих, на мир внизу – я просто был счастлив
К слову сказать, это всегда больно. Сейчас я не о моральном аспекте восхождений – я говорю о боли физической. Она присутствует практически постоянно, с годами в горах она притупляется, но я всегда чувствую ее где-то рядом. Это боль усталости, головная боль, страх, это бессонные на высоте ночи, это десятичасовые переходы, когда немеют ноги, это натертые рюкзаком плечи, голод и обезвоживание. Все это смешивается в котле ощущений и в какой-то момент, встав на снегу, вытянувшись лицом к вершине, ты думаешь – зачем? И я не нахожу ответа в тот момент, я просто иду.
В последний раз, когда горная болезнь сдавила мне мозги так, что я не мог ни думать, ни фантазировать, я начал считать шаги. И считал их одиннадцать часов. Как сомнамбула, я шевелил губами и считал тысячами шаги, не сбиваясь. В лицо мне бил холодный ветер, мешающий сделать вдох, а в спину дышали напарники по восхождению. Я слышу стук палок о снег, я слышу треск льда под их ботинками и знаю – я тут не один. Я это знаю где-то на задворках сознания, но знаю точно. Ведь уже несколько лет назад я решил, с кем готов ходить, а с кем нет. Я знаю этих людей, знаю их привычки, знаю их сильные стороны, хоть мы и видимся только в горах. Мы встречаемся в аэропортах Кавказа, Памира и крепко обнимаемся от радости. Это как лакмус – если мы вместе, значит, скоро снег и палатки.
Это не мазохизм. Это не отрешение от мира. Просто глядишь на гору – и все вокруг меркнет. Все проблемы становятся мельче. Остаешься только ты – и гора.
Тут одна дорога
Я коротко вдыхаю, словно задыхаясь, и открываю глаза. В темноте незнакомой комнаты звонит будильник в телефоне. Резко сажусь, осознавая, что не узнаю мрачной луны за окном, кровати и вообще этой комнаты. Тускло мигает телефон, в неровном свете его я оглядываюсь, чувствуя, как покрываюсь холодным потом от непонимания, где я нахожусь. Проходит несколько долгих секунд – и я падаю обратно на подушку, вспомнив.
Запах сводит меня с ума. Машина маленькая, дряхлая, в ней пятеро крупных мужчин. Меня как нежелательного пассажира посадили посередине, и запах пота, перегара, едкий и омерзительный, просто убивает меня. Ехать долго, ехать бесконечность… Я пытаюсь заставить себя задремать, но мысли мечутся в усталом сознании. Я почему-то вижу лица своих сыновей, играющих друг с другом, и на глаза наворачиваются слезы. Я слышу голоса и смех, и вот уже дрема накатывает на меня, когда машина резко останавливается. Скрипят тормоза и я судорожно вскидываюсь – за стеклом темень и проливной дождь. На фоне окон появляются фигуры в камуфляжных плащ-палатках, резко очерченные в свете фонарей злобно смотрят в стороны дула коротких автоматов. Ствол автомата небрежно стучит в водительскую дверь. «Все на выход», – грубо, с гортанным приклектыванием приказывает военный, и мы вываливаемся под холодный дождь. «Досмотр, все достаем», – говорит он и, уверенный в своем приказе, не оглядываясь идет в сторону временного пункта досмотра. Тени людей в свете автомобильных фар, грубые крики и смех – меня не тревожит происходящее. Я привык.
…она пригубила вино и игриво посмотрела в мою сторону. Изумрудного цвета глаза, длинные светлые волосы – типаж светской львицы в этом питерском ресторане не редкость. Длинное платье с глубоким вырезом подчеркивает все достоинства спортивной фигуры. Нога, закинутая на ногу, говорит о любви к эпатажным жестам проституток. Я не улыбаюсь в ответ. Я просто поднимаю бритую голову, и она пугливо отворачивается от моего выжженного солнцем и снегом лица, обгоревшей, сползающей кожи и черных губ. Над модной водолазкой словно лицо чучела, которого посадили отпугивать гостей. Я сижу в центре зала, жду, пока придет мой друг, и думаю, почему я здесь? Зачем мне эта игра полутонов, зачем строить из себя кого-то? За спиной шепчутся официанты, когда я отскребаю от лица куски кожи и бурчу что-то под нос, как сумасшедший. Зачем я здесь?..