За мной придут ночью: Уйгурский поэт о геноциде в современном Китае
Шрифт:
На следующий день я вернулся в старый полицейский участок и объяснил ситуацию. Ответственная за регистрацию полицейская, тоже из хань, взглянула на документы, которые мне выдали днем ранее, и тут же заметила проблему. Но она сидела за своим столом, ничего не говоря мне.
– Он правда недействителен? – спросил я на всякий случай.
Разумеется, она не хотела признавать ошибку. Чиновники, а уж тем более полицейские, вообще делают это крайне неохотно. Мне помнилось, что номер удостоверения шесть лет назад менял другой сотрудник, но эта полицейская все равно защищала честь коллеги и системы
Внезапно она подняла голову.
– Почему вы не обнаружили проблему сразу?
– Я думал, что при регистрации в Урумчи номер удостоверения меняется.
– Это ваша ошибка, – твердо сказала она.
Я начал терять терпение.
– Вы совершили ошибку, а теперь обвиняете меня? Я не могу изменить номер удостоверения, это ваша обязанность.
– Нет, так это не делается, – ответила она, проигнорировав мои слова. – Принесите извинительное письмо, где признаете вину за то, что не увидели ошибку раньше. Тогда я займусь вашим делом.
Мне нечего было ответить. Я понимал, что должен радоваться: есть возможность решить проблему, даже если для этого придется взять вину на себя. После того как я написал извинительное письмо, полицейская заполнила форму под названием «Изменение номера удостоверения личности резидента Синьцзяна». Там значилось, что мой действующий номер ошибочен, в связи с чем будет восстановлен предыдущий. Внизу она поставила печать.
С восстановлением старого номера предыдущие шесть лет моей жизни, включая тюремный срок, словно канули в Лету. По правде говоря, мне невероятно повезло. Я надеялся и верил, что информация о моем наказании и заключении теперь стерта из полицейского архива. Общие базы данных в то время еще не получили широкого распространения.
Когда мы с Мархабой поженились, ни у меня, ни у нее не было постоянного места работы, и мы брались за мелкие подработки, чтобы сводить концы с концами. Мы оба усердно трудились на благо нашей семьи, и жизнь наша была хоть и трудной, но счастливой. Наконец меня взяли режиссером в частную медиакомпанию. У нас родились две дочки. Мы семь лет снимали квартиру, прежде чем в 2008 г. нам одобрили ипотеку и мы обзавелись своим домом.
Мои режиссерские работы постепенно набирали популярность. Я продолжал писать стихи и заработал неплохую репутацию в поэтических кругах. После стольких лет сложностей и неудач жизнь наконец-то наладилась. Появились первые признаки финансовой стабильности.
За 10 лет, прошедших после моего освобождения, полиция время от времени вызывала меня на допросы под разными предлогами. То же происходило и с другими представителями уйгурского интеллектуального сообщества. Впрочем, эти проверки не имели отношения к моему тюремному заключению. Этим я был обязан как замене номера удостоверения, так и тому факту, что меня арестовали в префектуре Кызылсу, тогда как зарегистрирован я был в Урумчи. За исключением особо громких дел, местную полицию, как правило, интересует то, что происходит в рамках вверенного ей участка. Полицейские из Кызылсу попросту не могли постоянно преодолевать 15 000 километров до Урумчи, чтобы приглядывать за мной.
Если теперь из-за того ареста и тюремного заключения я попал в черный список полиции Урумчи, за мной будут следить до конца моих
Мы проехали по узкой центральной дороге и остановились напротив полицейского участка района Тенгритаг. Здание было старым. Полицейские в штатском отвели меня на второй этаж, в кабинет без таблички на двери. Там стояло три стула и три стола, на каждом из которых пылился простенький компьютер – похоже, кабинетом не пользовались по меньшей мере месяц.
Экбер жестом указал мне на стул ближе к двери. Девушка-полицейская куда-то пропала.
– Хотите что-нибудь выпить? – спросил Экбер.
– Колы, если можно, – ответил я.
Миджит вышел из кабинета. Экбер включил компьютер, который был ближе к окну, и вежливо поинтересовался: «Можно взглянуть на ваше удостоверение?» Я вытащил карточку из бумажника и протянул ему. Он положил ее на стол.
Миджит вернулся с тремя запотевшими банками кока-колы. Одну он протянул мне, вторую – Экберу. Экбер вышел из кабинета. Попивая из банки, я старался казаться спокойным. Миджит поставил банку на стол, глянул на мерцающий монитор и направился к двери. Прежде чем он вышел, я сказал ему, что мне нужно в уборную, – просто хотел проверить их реакцию. В коридоре никого не было. Миджит сказал мне следовать за ним и отвел меня в туалет через пару дверей от нас. Я зашел внутрь. Он – следом, внимательно следя за мной. Очевидно, я представлял для них большой интерес.
Вернувшись в кабинет, я снова занял свое место на стуле у двери. Миджит вышел.
В одиночестве я провел около часа – то еще испытание для психики. Любой на моем месте с ума бы сходил, пытаясь понять, почему он здесь. Чем дольше люди остаются в одиночестве без какой-либо информации, тем сильнее их одолевают волнение, смятение и отчаяние. Я прекрасно это знал и старался держать себя в руках.
Наконец Миджит и Экбер вернулись. Миджит принес стопку разлинованных листов и ручку. Экбер пододвинул стул поближе и сел напротив меня. Миджит занял стул рядом с компьютером у окна.
Наконец Экбер заговорил:
– Возможно, вам еще не приходилось здесь бывать. Понимаю, вы нервничаете, но не переживайте. Вам не о чем беспокоиться. Мы просто зададим несколько вопросов. Отвечайте честно, и мы вас быстро отпустим.
Услышав это, я понял, что сегодняшний допрос никак не связан с моим заключением, и внутренне расслабился.
– Конечно, – кивнул я уверенно.
Экбер принялся методично и дотошно расспрашивать меня, занося мои личные данные в анкету: имя, возраст, адрес, место работы, члены семьи, родственники, краткая биография и дальше по списку. Обычная формальность.
Я сознательно умолчал о тюрьме. Рассказывая о работе в школе, сказал, что «уволился по собственному желанию». Ни для кого не секрет, что в середине и в конце 1990-х гг. всем хотелось попробовать «выйти в море». Огромное количество государственных служащих и сотрудников государственных предприятий оставило свои скучные должности, чтобы попробовать силы в частном секторе. Поэтому мое увольнение не выглядело чем-то необычным.
Миджит все записал. Пока я рассказывал, он периодически поглядывал на мое удостоверение на столе.