За морями, за долами, за высокими горами
Шрифт:
– Невкусна, - закапризничал старик.
– Сегодня она как пришарклая...
– Он поперхнулся и пролаял: - Ты можешь понеторопе?!
Женщина не обращала на него внимания. Ни на него, ни на его слова. Она тыкала в рот старика ложкой, отрывисто, резко, с методичностью автомата, и он поневоле слизывал и глотал.
– Когда ты уже родишь?
– хныкал он, давясь синтетпищей.
– Why, you are fourteen months qane with child... [Ведь ты на четырнадцатом месяце... (англ.).] И то, эт како я пометил. Можече родишь -
Она, наконец, сочла, что со старика достаточно, вытерла ложку, повернулась и пошла назад. Мужчина, до сих пор неподвижно сидевший в углу, ожил, встал с ящика и двинулся за ней.
– Обожди...
– прошамкал старик набитым ртом.
– Я ша хоча. Дай ща!
Мужчина и женщина устроились на синтезаторе и, загребая густой молочный кисель (или что там у них?) растопыренными ладонями, степенно насыщались.
– Жале...
– протянул старик.
– Родина отцу жале... "Дети" хлюпали и плямкали.
– Ца мои дети, - то ли жалуясь, с горечью, то ли просто констатируя, сказал старик Родиону.
– Бет была бы невдоволена из воспитата...
– Он виновато заморгал, и его глаза стала затягивать мутная пленка.
– Эли... Прощая мя, Эли... Я... Эли, я не звинен. Они таки... Эли! Я сам не разумею, чему они таки!
Старик всхлипнул. Он сидел в деревянном кресле неподвижно, каменно, как изваяния фараонов до сих пор сидят на песчаниковых тронах где-то в долине Нила. Как король на троне. Только... плачущий король.
Он всхлипнул еще раз и начал сюсюкать:
– Ты чаешь Эли, а нашт Доти лысый... Слюна бежала у него изо рта быстрой струйкой прямо на грудь, на остатки ветхой, полуистлевшей одежды. Похоже, в пище было что-то из галюцинатов.
– Странно, правда?
– лепетал старик.
– Ведь наследата у нас чиста, и у родинном дряке лысых николе не было... И у Шеллы власы тоже вылапуют... Но я мляю, чо ца от... от... Эли, ты их прощея, Эли? Ца ничего, Эли, чо у них... У них будет пупсалик?.. Эли, ца ничего? Эли?!
Родион резко повернулся и, чуть не сорвав дверь с петель, выбежал из хижины. На волю, на свежий, с озоном, почти как после грозы, воздух, на луг, на изумрудно-зеленую альпийскую зелень. С земной буренкой...
Ад и рай.
Рай?
Откуда этот луг?
– Привезли.
– Откуда эта корова?
– Привезли.
– Откуда вы сами?
– Прилетели.
– Откуда?!
– ...
Родион вздохнул. Переселенцы забирают с собой все, что им дорого, нужно, - ВСЕ, ЧТО ОНИ ЕСТЬ.
Сзади отворилась дверь, вышла женщина и негромко позвала:
– Марта! Ма-арта!
Корова подняла голову и лениво промычала.
Идиллия, подумал Родион. "За морями, за долами, за высокими горами, в краю, полном чудес, фей и маленьких добрых людей, жили-были...". Мечта каждого фермера, золотая мечта детства, иметь в таком краю свой лакомый кусок земли, жирной и мягкой,
Ну вот. "В краю, полном чудес...".
Изгои. Самовольные изгои. Мещане с фермерским уклоном. С придурью. Уйти, забиться куда-нибудь в угол, подальше, в самую-самую темень, но чтоб это был мой, непременно мой, только, лично, индивидуально мой угол! А до моей... то-есть, его, угла, темноты, вам дела нет.
Родион зло рванул с травы рюкзак, закинул его за плечи и, ни разу не оглянувшись, ушел из этой долины с альпийским, чужим, неуместным здесь лугом, вырождающимися поселенцами и коровой, не махающей хвостом.
Семь дней Родион бродил по горам. После этой колонии было ясно, что ни о какой разумной жизни здесь, на планете, и даже в самой колонии, говорить не приходится, но на корабле его ждали скука и безделие, и поэтому он лазил по скалам и ждал, пока ремонтники починят корабль, и он насосет побольше энергии. В долину он больше не заходил - не мог себя заставить.
Нужно было сразу выволочь их из хижины за шкирки, запихнуть в корабль и привезти на Землю, как привозил он до сих пор всякую живность - фауну исследуемых планет. Как каких-то доисторических животных. Ископаемых. Реликт. Но сейчас уже не хватало ни сил, ни духа - пусть на Земле сами разбираются, что им делать с этим заповедником.
Сделав огромный крюк по горам, Родион, наконец, вышел назад, к ущелью, где он приземлился. Вышел безмерно уставший, с распухшими от бессонницы глазами.
Корабль уже стоял - оживший, подлатанный организм, бок был выровнен, хотя и нес на себе следы скомканной, а затем разглаженной обшивки. По всему было видно, что корабль готов к старту.
Родион прошел мимо бездельничавших роботов, хмуро бросил: - Марш в отсек - стартуем, - залез в люк и, восстановив его, плюхнулся за пульт. Немного подождал, пока улягутся роботы-ремонтники, и стартовал.
Выйдя на орбиту, он проверил энергетический запас корабля - было мало, очень мало, и никакая земная база просто не выпустила бы его (еще чего доброго провалится во Временный Колодец, и тогда разве что сам черт будет знать, что с ним станется), но тут не было никакой земной инспекции, а оставаться на орбите еще два дня, чтобы подзарядиться, он не мог. Это было выше его сил.
И он рискнул.
Вначале все шло как положено - началось медленное проникновение, и он уже почти вошел в межпространство, облегченно вздохнул... и тут вся энергия корабля ухнула лавиной как в прорву, и корабль, уже на полном энергетическом нуле, выбросило назад, в околопланетное пространство.