За неделю до любви
Шрифт:
Джанни мельком взглянул на газету, смял ее и швырнул на пол. Он и без того знал, что прочитала Миранда.
— Я могу объяснить, — начал Джанни.
Губы Миранды сложились в горькую улыбку.
— В этом я нисколько не сомневаюсь, — с презрением протянула она. — У тебя всегда имеется наготове какая-нибудь история, верно? А я со своей стороны, как обычно, поверю каждому твоему слову.
Джанни, внимательно посмотрев на нее, встревожился:
— Ты бледна как полотно. Сядь и позволь мне… Он говорил так, словно ему было не все равно. Но ведь это ложь, очередная
Миранда разозлилась не оттого, что Джанни оказался богатым и успешным человеком. Ей было плохо не оттого, что она поверила газетной сплетне, будто он похитил собственного сына. Она пришла в ярость, потому что Джанни скрыл от нее правду.
Неожиданно Миранда вспомнила, что Джанни сказал накануне, когда она заметила, что он хмурится, и спросила, о чем он думает. «Я хочу видеть тебя в своей постели, а не жить с мыслями о тебе, cara», — ответил он.
Ей нужно бежать от него как можно дальше и как можно скорее. Почему она не сделала этого, пока не стало слишком поздно? Осознание того, что она по уши влюбилась, исторгло из ее груди стон.
Миранда схватилась за голову и прошипела:
— Ты, ублюдок! Не прикасайся ко мне.
Его загорелое лицо побледнело, на виске проступила синяя жилка, мышцы шеи напряглись.
Джанни отступил назад, подняв руку:
— Успокойся.
— Я абсолютно спокойна! — прокричала Миранда, указывая дрожащим пальцем на газету, лежащую на полу. — Ты позволил мне считать тебя банкротом! Боже, да ведь твоя фамилия Фицджеральд! — Она недоверчиво покачала головой.
— Ты работаешь на Люси Фицджеральд, а я никогда не скрывал свое имя.
— Но ты не говорил, что принадлежишь к тем самым Фицджеральдам!
Из статьи следовало, что Джанни Фицджеральд был рожден не с серебряной ложкой во рту, а с целым сервизом.
— Довольно! — приказал он.
Миранду не остановила бы нескрываемая властность, прозвучавшая в его голосе, но Джанни сжал ее плечи. Тяжело дыша, она опустилась на стул, который он пододвинул.
Держась за деревянную спинку, Джанни развернул стул, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. От ярости и презрения к самой себе Миранду едва не начало тошнить.
— Ты высказала все, что обо мне думаешь. Будь вежливой и позволь теперь говорить мне. — Его голос звучал почти спокойно, но в глазах сверкали молнии, говорящие о том, что Джанни не так уж спокоен. — Да, я принадлежу к тем самым Фицджеральдам, как ты нас назвала. В твоих устах это звучит так, словно я монстр.
И у него еще хватает наглости изображать гнев?! Миранда стиснула зубы.
— Продолжай, — предложила она.
Джанни слегка наклонил голову.
— Это старая история, — начал он. — Я не похищал своего ребенка. Я являюсь единственным законным опекуном Лайама. Мне известно, что написано в статье. — В его голосе послышались усталые нотки.
— Ты хочешь сказать, что все это чепуха? — Она щелкнула пальцами.
— Ты не поверила тому, что напечатано? — помедлив, спросил Джанни.
Он присел, чтобы их лица
— В свое время я был ответственным редактором «Геральд». Чтобы не утомлять тебя долгими объяснениями, скажу, что, пока я занимал этот пост, мне удалось посадить несколько человек в тюрьму, другие же, включая автора всей этой чуши, потеряли работу.
Глаза его потемнели. Джанни до сих пор считал, что Род Джеймс легко отделался, однако тот — классический образец человека, который отказывается брать на себя ответственность за собственные поступки, — придерживался иного мнения. Он возненавидел Джанни, из-за которого потерял все: доброе имя, доходы. Несколько раз он очень близко приближался к клевете и наконец перешагнул черту.
Миранда позволила себе немного расслабиться. — Ты работал в газете?
Джанни кивнул. Ее любопытство снова было подстегнуто.
— То есть ты был журналистом?
— Я работал корреспондентом в новостном агентстве. Сначала в Европе, затем меня направили на Ближний Восток. Эта история разразилась почти сразу после нашего с Сэм приезда. В то время она уже была легендой.
— Сэм Магуир — мать Лайама?
Образ прелестной блондинки встал перед глазами Миранды. Ее светлые волосы, как правило, покрывал шарф, полные губы всегда были накрашены яркой помадой, независимо от условий, в которых она находилась, и ей всегда удавалось выглядеть неотразимо — как в дизайнерских одеждах, так и в пуленепробиваемом жилете.
Сэм разрушала стереотипы. Она была способна заставить таких женщин, как Миранда, остро чувствовать свою обычность.
— Да, живая легенда, — протянул Джанни. — Я был поражен, когда впервые увидел ее во плоти.
Миранда смотрела, как на его губах забрезжила улыбка, и ее вдруг охватила ревность такая сильная, что ей пришлось маскировать нервный вздох кашлем.
— У нас был роман, — продолжал он.
Теперь Джанни знал, что Сэм была права: то, что они пережили, было замечательно, но это был всего лишь короткий взрыв страсти.
Они могли бы разойтись навеки, если бы не связавший их Лайам. Все романтические чувства, которые Джанни питал к Сэм, исчезли, оставив после себя единственное желание: больше никогда не испытать ничего подобного. Но из-за Лайама Сэм всегда будет частью его жизни. Страстная влюбленность прошла, а за ней и гнев, когда Сэм фактически бросила Джанни с ребенком на руках.
Постепенно он смирился с решением Сэм, хотя так и не понял ее. Джанни решил, что никогда ее не поймет, потому и перестал стараться.
— Вы долго были вместе? — спросила Миранда не потому, что ее это интересовало, а чтобы нарушить неловкое молчание.
— Едва ли можно так сказать. Неделю спустя в соседнем государстве начался вооруженный мятеж, и Сэм улетела туда. Увидел я ее спустя несколько месяцев, уже в Лондоне. — Джанни снова замолчал, его взгляд потемнел от воспоминаний. Он едва узнал женщину, появившуюся на пороге его дома в тот день. — Мне приходилось видеть Сэм, берущую интервью под огнем…
Значит, сам он тоже был под огнем, в опасности. Миранда вздрогнула.