За Новгород

Ли Владимир Федорович

Для себя решил — с Ярополком не по пути, нужно самому прервать службу ему. Выход из дружины был достаточно свободным — в мирное время недовольный князем воин мог от него уйти. Правда, подобные уходы были редки, Варяжко не припомнил такого за многие годы своего отрочества. Гораздо чаще изгоняли из дружины, как его самого, за серьезные провинности. Посчитал, что ему придется так поступить, да и ничего хорошего от князя не ожидал — тот наверняка знал, кто надоумил новгородцев искать помощи у племени.

В тот же день собрал своих воев и отроков и объявил: — Я ухожу из дружины

и службы князю. Не хочу воевать против Новгорода, а к тому все идет — Ярополк отказал посольству города и пригрозил, что придет сюда с войском. Не зову вас с собой, служить ли князю или нет — дело ваше. Надеюсь, что не расстанемся врагами и не доведется ими стать, если князь придет сюда с войной.

Отряд выслушал его в полном молчании, никто не сказал ни слова, даже Тихомир, верный друг, прежде во всем поддерживавший своего вожака. После Варяжко распрощался и отправился в княжеский двор. Здесь сказал о своей воле старшему дружиннику, тот, хмуро кивнув, вызвал одного из гридней. Уже при нем заявил: — Передам твои слова новому посаднику — он скоро должен прибыть сюда. Сам я уволить не вправе, но и держать не могу. Поступай, как хочешь, пока же передашь малую дружину Мониславу, также и все хозяйство. Все, идите оба, решайте вместе.

Занимались передачей два дня, Варяжко пришлось оставить все, что наработал за этот год — лесопилку, столярную мастерскую, первый ушкуй. Взял с собой только личное имущество, так и убыл из базы практически с пустыми руками. Сейчас он оказался не у дел, даже налаженное производство лесоматериалов и долевое участие в строительстве ушкуев отдал преемнику, как выполняемые на служебной территории и за счет казны. Но оттого не особо расстраивался — есть голова на плечах, да и руки растут откуда надо. Денег на начало нового дела, как и планов, хватало, так что по этому поводу не беспокоился. Больше тревожило ожидание скорой развязки в противостоянии Новгорода и князя, чувствовал, что все решится в ближайшее время.

События, определившие судьбу города и его жителей, не задержались. Через две недели после возвращения посольства прибыл новый наместник с сотней дружинников. На следующий день на торгу объявили его указ о новом налоге в княжескую казну — подымном сборе. Прежде он собирался на местные нужды в селах, слободах и посадах, Новгород же откупался ежегодной данью, далеко не малой — две тысячи гривен. Теперь в дополнение к ней с каждого дома надо было уплатить ногату за печь, считая и ту, что в бане. Казалось бы, сумма не очень большая, но по городу набегала почти в тысячу гривен.

В тот же день народ собрался на вече. После бурного разбора, с самыми крайними предложениями, вплоть до прямого бунта, новгородцы все же решили пока обойтись миром — известить посадника об отказе платить незаконный налог. Также постановили призвать свое ополчение и держать его наготове — на случай, если боярин решится силой начать поборы. Указали, что самим первым оружие не применять, но если княжеское войско пойдет на брань, то ответить тем же, не допуская при том резни. Уже следующим утром по городу ходили отряды местных воев, ожидая выступления дружины из владений наместника.

Варяжко

не знал о приезде боярина Здебора — в последние дни не выходил из дома, занимался одним из новых проектов. И когда вернувшаяся с торга Милава взахлеб рассказала об указе княжеского посадника, опешил от услышанной новости. Нисколько не сомневался, что новгородцы не примут его, только гадал, чем же они ответят на этот провокационный шаг. Ярополк явно перешел Рубикон, фактически начал войну. Вполне возможно, что он уже собирает войско для похода в Новгород, будет здесь через месяц или чуть больше. А от новгородцев сейчас можно ожидать любой реакции, даже бунта — такой вариант казался наиболее вероятным.

В тот день обошлось без народных волнений — на улицах все было спокойно, люди вели себя, как обычно, только разве чаще собирались группами, что-то обсуждали между собой. Утром Варяжко увидел из окна отряд вооруженных боевыми топорами, палицами и мечами горожан, идущий в сторону княжеского двора. Не стал отсиживаться дома — быстро надел поддоспешник, кольчугу и щлем, нацепил на пояс ножны с мечом и ножами, обмолвился Милаве, что пойдет в город и заторопился вслед ополчению. Уже издали увидел внушительную толпу воев, собравшихся перед хоромами наместника — она заняла всю площадь перед воротами.

Варяжко поискал знакомых, заметил среди группы стоящих чуть в стороне важных людей — по-видимому, старших над ополчением, купца Горана. С тех пор, как юношу назначили командиром особой дружины, они почти не общались между собой. Недовольство горожан княжеской властью передалось и на него и его воев, так что дружба между ними разладилась. Последнее, с чем имели общее дело — продажа Варяжко весной своей доли в аттракционе, он полностью перешел в ведение Горана. Не сказать, что купец чурался его — встречи не избегал, вел разговоры, но без прежней душевности, как по обязанности за прошлое добро.

Подошел к купцу и негромко сказал: — Горан, есть дело к тебе. Выслушаешь меня?

Тот не стал отходить от других вожаков, обративших взор на бывшего гридня, ответил не очень приветливо: — Что надо, Варяжко? Говори прямо, при всех.

— Хочу попроситься к вам в вои. Коль складывается так, что идет к брани с княжеским войском, то решил встать за вас.

— Как, ты пойдешь против князя? Воевать со своей дружиной? — Горан от изумления даже взмахнул руками, глаза его округлились, после замер в ожидании ответа.

— Да, Горан, пойду, если понадобится. Вышел я из дружины — не хочу служить князю в том неправедном деле, что учинил он против вас. Оставаться в стороне, когда городу грозит беда, не стану. Возьми, пригожусь — увидишь сам.

— Удивительные слова молвишь, Варяжко. Ты ведь как верный пес служил ему до сих пор, хватал тех, кто поднимал голос против князя и его указов. А сейчас вдруг переметнулся к нам. Не обессудь, но не верю я тебе.

— Что же, настаивать не смею. Но, знай, Горан, когда Ярополк подступит к городу с войском — а он обязательно придет, причем скоро, — я выйду на стену, не прося чьего-либо согласия, и приму бой. Отсиживаться за чужими спинами не буду.