За опасной чертой
Шрифт:
Мужчина поднял голову, прищурил глаза и, улыбнувшись одними лишь уголками губ, не без иронии заметил:
— Ишь ты, быстрый какой! Так не пойдет.
Глаза парнишки, полыхавшие смело и задористо, потухли было, плечи опустились. Но он тут же упрямо тряхнул головой и, горячо выпалил:
— Не примете здесь — поступлю в другой аэроклуб. А летать буду. Буду — и все!
И в голосе прозвучала такая неожиданная твердость, такая убежденность, что собеседник не выдержал и улыбнулся уже открыто, с одобрением.
— Дельно. Только тебя ведь еще никто не гонит. Быстрота твоя не пойдет, говорю. Понял? — И потом уже примирительно: —
Георгий вздохнул.
— Ну, а как пойдет?
— Да ты, я вижу, всерьез. Ну ладно, заявление пиши. А насчет быстроты — там видно будет. Посмотрим еще, на что ты способен. Если бы от меня одного зависело, я бы тебя прямо сейчас на истребитель посадил.
Жора аккуратно расправил шершавый лист бумаги, обмакнул в чернила перо. Буквы выводил старательно (говорят, по почерку тоже можно судить о способностях!). Слова подыскивал строгие, решительные. Потом перечитал, облизнул пересохшие губы и, возвращая лист, выдохнул: «Все!»
Так была заполнена первая страница его летной биографии.
Нелегко учиться в школе и заниматься в аэроклубе. Завьюженными дорогами добирался он до аэродрома. Зима выдалась морозной, снежной. По многу дней подряд мела пурга, бросала в глаза пригоршни сухого, колючего снега. Хлесткий ветер бился между стенами домов, обжигал лицо, хватал за кончики ушей. А Георгий неизменно, в любую погоду торопился в свой аэроклуб слушать лекции по теории полета, аэронавигации, материальной части самолета и двигателя. Когда пешком, а когда и на попутной машине, но всегда без опоздания, точно к началу занятий.
Зимний день угасал быстро. Густая темень опускалась на землю как-то сразу, и только звезды, если небо было ясным, сверкали на черном бархатном небе. Жора затемно возвращался домой, не замечая холода и усталости. Ждал лета.
И оно пришло. Правда, не все оборачивалось так, как хотелось бы. С наступлением тепла курсанты чаще занимались на аэродроме, но готовились к полетам не на самолете, а на планере. Слишком переполнены были группы «самолетчиков», да и возрастной ценз пока еще давал о себе знать. Придерживали.
Сначала Георгий недоумевал: как это можно летать без мотора?! Спросить стеснялся, но всем своим растерянным видом выражал сомнение и любопытство. Про самолеты знал все, а здесь оказался пробел.
Инструктор заметил:
— Ты когда-нибудь слышал о восходящих потоках?
Слышал, конечно, но этого мало. Надо знать. Поэтому замялся. Неопределенно пожал плечами:
— Нет, не слыхал. Еще не проходили.
Тогда инструктор подробно рассказал, как образуются мощные восходящие потоки, как подхваченный ими планер часами может парить в поднебесье.
Планер… Конечно, это не самолет. Не о нем мечтал Георгий, когда шел в аэроклуб. Но раз надо, то надо! Долго присматривался к тому, как парят планеры в небе, наблюдал, как они соревнуются с птицами в умении использовать восходящие потоки для набора высоты. Любил послушать комментарии знатоков.
— Седьмой не удержался! Идет на посадку… А вот тот нащупал поток. Держись! — кричали с земли, как будто их голос мог быть услышан планеристом. И снова над аэродромом раздавалось дружное: — Держись, держись!.. Ну!.. Эх!..
Постепенно
Время шло. У Георгия уже установилось почтительно-нежное отношение к своему планеру. После первого полета «на резинке» на аэродром Георгий приходил как на праздник и с нетерпением ждал своей очереди. А как здорово было там, наверху! Из-под кучевых облаков, похожих на горы хлопка, Георгий, слегка поеживаясь от прохлады, поглядывал на землю, где в это время стояла жара. Вот внизу виден лесок, зеленым серпом охвативший аэродром. Рядом с ангарами стоят друзья-товарищи и наблюдают за его полетом. По шоссейной дороге бегут в город и обратно автомашины, похожие на спичечные коробки. Широкой серебристой лентой стелется Волга. Все здесь вокруг хорошо знакомо, понятно, просто.
Скользя в поднебесье на легкокрылом планере и признавая всю прелесть парящего полета, Георгий не забывал о своей мечте, считал, что она осуществилась пока лишь наполовину. Ему все чаще снились быстрые крылья истребителя, рассекающие загадочную далекую стратосферу.
Инструктор чувствовал настроение одного из лучших своих курсантов, видел, с какой завистью поглядывал он на тех, кто рядом, на этом же аэродроме садился в кабину самолета.
— Ничего, Жора. Привыкай больше к планеру, браток. На самолете тоже может пригодиться умение планировать без мотора. А может быть, и планеризм слюбится, а?
— Ну уж насчет слюбится — для кого как. По мне, безмоторная авиация — переходный этап.
— И только?
— Да нет же. Знаю я, что планеризм настоящий спорт. Но я лично не хочу всю жизнь ловить восходящие потоки. Я люблю шум, хочу, чтобы воздух свистел рядом с кабиной.
— Ладно, — добродушно соглашался инструктор. — Как говорится: будет тебе дудка, будет и свисток. А торопиться не следует, хотя ты и горяч. Думаешь, пришел сюда — и сразу получишь боевой самолет? Нет, браток, на это не рассчитывай. Познай сначала законы неба. Планер освой по-настоящему, прочувствуй его, научись подчинять своей воле, и чтобы не ты его, а он твои желания угадывал, чтобы как по ниточке ходил, а не клевал носом да рыскал, как слепой котенок. Я-то сам ведь летчик, а вот увлекся планеризмом. Смекай почему…
— Выходит, что на планерах летать труднее, чем, скажем, на истребителях?
— Труднее не труднее, а уметь надо!
Георгий вообще-то и сам это понимал. Он упорно овладевал секретами безмоторного полета. А когда постиг сложное искусство высшего пилотажа, инструктор сам сказал ему однажды:
— Пора, Жора, за штурвал самолета садиться. Первую ступеньку ты перешагнул.
Получилось так, что его направили в эскадрилью Валентина Федоровича Хапова. Опытный летчик скоро разгадал в молодом курсанте незаурядные способности. Нет, не врожденные качества! Хапов был убежден, что летчиками не рождаются, а становятся. Талант подобен искре: его можно разжечь и погасить. Но в этом мальчишке было то, из чего можно «лепить» летчика. Какое-то самоотверженное упорство и исключительное внимание к мелочам — вот что нравилось ему в этом шустром девятикласснике.