За порогом боли
Шрифт:
– Нравится?
– Ты читал Фрейда? – ответил тот вопросом на вопрос.
– Кое-что… – пожал плечами Макс.
– Он утверждал, что мужчины подсознательно отождествляют оружие со своими детородными органами. Короче, это что-то вроде продолжения наших «концов». Отсюда и страсть большинства мужчин к оружию.
– Да?.. – пробормотал Макс, никак не ожидавший таких познаний от этого «вояки».
– Ага. Сам посуди – это даже более чем похоже. Это сделано «по образу и подобию». Ствол – сам «агрегат». Рукоятка – мошонка. И вся – «мужская сила», то чем работает «агрегат», находится именно в ней. А на что это похоже? – Гусь почти сладострастно потянул
Гусь вытянул руку с пистолетом, и медленно спустил курок. Макс даже вздрогнул, когда «Беретта» рявкнула и подбросила камень, лежавший в стороне, на пару метров в воздух.
– Ну, ладно, теоретик, – усмехнулся Макс, – давай переедем к практике.
Гусь повернулся к мишеням спиной, крутнул пистолет по-ковбойски, на пальце, и сунул его за пояс на спине. Макс отметил, что он не забыл его предварительно поставить на предохранитель.
– Огонь! – крикнул «экзаменатор».
Гусь провернулся на пятках, одновременно приседая. Неуловимое движение руки – и пистолет словно сам прыгнул в его ладонь.
Такую стрельбу Макс видел только в кино! Выстрелы слились в один грохот. Мощная «Беретта» почти не прыгала в руках стрелка. Пять пивных бутылок разлетелись сверкающими осколками почти одновременно, а пластиковая «Кока-кола» неслась по дну карьера, подгоняемая и подбрасываемая пулями, пока в «мошонке» пистолета не кончились «сперматозоиды».
– Экзамен окончен, – выдохнул Макс, когда прошел звон в ушах.
– И какая оценка?
– Пять.
– Я поступил?
– Грек знает, как с тобой связаться?
– Да.
– Когда понадобишься, я тебя вызову.
– Отлично! – улыбнулся Гусь, возвращая пистолет, предварительно обтерев его платком. – Ты не пожалеешь.
– Ты никогда не рассказывал мне о себе. Не говорил – кто ты. – Светка задумчиво теребила локон белокурых волос, небрежно спадавший ей на лоб.
Макс практически все вечера проводил у нее, обычно оставаясь и на ночь. Они почти не выбирались из постели, не в силах оторваться друг от друга. И дело было не в том, что в Максе вдруг проснулся сексуальный Везувий, или что их объединяла только постель. Макс просто купался в своем восторге, находясь рядом с ней, видя ее. Он не мог отпустить ее даже на кухню. Он испытывал одинаковое чувство блаженства обладая ей, целуя ее ноги или просто гладя ее волосы, наслаждаясь ее запахом, ее присутствием. И горящие Светкины глаза говорили, что она испытывает те же чувства.
Макс не видел в ней другого человека, не ощущал присутствия иного существа. Это был он сам, его неотделимая часть, которая, по иронии судьбы до сих пор находилась в другом месте. Встретившись с этой женщиной, он не приобрел нового друга или возлюбленную – он просто стал вдвое больше и лучше. Он, наконец-то, стал целым… ОНИ стали целым, единым организмом и, естественно, им нужно было находиться ближе друг к другу. И постель была лучшим местом для этого. Максу понадобилось некоторое время, чтобы осознать вопрос.
– Это важно? – спросил он, возвращаясь на землю.
– Это ничего не изменит в наших отношениях, – пожала плечами Светка. – Но это тайна. А я женщина, а значит, страшно любопытна.
Макс поднялся, закурил и, не одеваясь, встал у окна.
– Все очень серьезно, да?
– Не знаю. – Макс опустил глаза. – Не знаю – кто я.
– Ты не из «братвы». Это видно невооруженным глазом. Судя по прическе – ты не мент. По возрасту в сыщики тоже не подходишь. Но у тебя есть пистолет… Ты – киллер? Хотя можешь ничего не говорить. Мне все равно.
– Я даже не Дон Кихот, – Макс горько улыбнутся, – Хотя у меня есть свои «мельницы». Я уничтожаю бандитов, но я не слуга закона. Я убиваю незнакомых людей, и даже получаю за это деньги, но я не наемный убийца. Мной управляют, но я не пешка, по крайней мере – я так думаю… Я пытаюсь вести свою партию в чужой игре. Я сел в этот поезд случайно и не знаю, смогу ли выйти до конечной станции.
– Мне кажется, ты и не хочешь выходить…
– Я всегда хотел проверить себя в настоящем деле. Смогу ли я, выдержу ли. Я не был романтическим мальчиком, но я не знал, насколько это непохоже на то, как об этом рассказывают. Китайцы говорят:«Будь осторожен, прося что-то у богов. Может случиться так, что ты это получишь.» Я получил свой собственный, маленький Афганистан, свою Чечню…Войну, которую я никогда не выиграю. – Макс обжег пальцы окурком и раздавил его в пепельнице. – Но надо мной нет генералов, которые подпишут за меня позорный мир. И свои войска могу вывести только я сам. Каким бы ни был финал, я эту войну не проиграю…Я просто не смогу ее выиграть… Я как маленький солдат с гранатометом, который оказался в центре поля, на котором столкнулись десять танковых армад, бьющихся каждый за себя. Я могу жечь тех, кого ненавижу больше других, но исход битвы решу не я. И, скорее всего, чей-то танк меня мимоходом раздавит… – добавил он глухо. – Прости меня, но это моя война. И я не могу иначе…
Светка посмотрела ему прямо в глаза:
– Ты и не можешь быть другим. Другого бы я не полюбила.
– Ты становишься похожим на человека! – усмехнулся Кирилл, когда Макс плюхнулся на сиденье рядом с ним.
Один Кирилл знал, где живет Светка. Он отвозил Макса к ней, высаживая каждый раз в разных местах, и забирал его по утрам в условленном месте. Макс уже осознал, какую жизнь выбрал для себя и отчаянно боялся, что из-за него может пострадать та, что стала, вдруг, частью его жизни.
Макс не поддержал веселого тона. Он помолчал, сосредоточенно глядя на дорогу, а потом хрипло произнес:
– Я ее люблю…
– Да? – удивился Кирилл, – Ты говоришь это таким тоном, как будто это плохо.
– Любовь делает человека зависимым. Сначала боишься ее не найти, потом боишься ее потерять… – голос Макса был тускл и бесцветен.
– Что-то мудрено ты заговорил.
– Это не я. Это Лао-Цзы…. Я, кажется, начинаю понимать, почему люди иногда уходят от тех, кого любят. Я слишком опасен для нее.
– Ты что, собираешься от нее уйти?
– Не сейчас. Но позже мне придется это сделать, чтобы не подвергать ее опасности.
– Знаешь, – Кирилл нахмурился, – Когда ты решишь это сделать, спроси у нее. Она может думать совсем иначе. И твой уход может быть для нее больнее, чем все опасности, о которых ты говоришь. Не решай за нее, что для нее лучше.
– Наверное, ты прав… Но…Я ее очень люблю. Она поймет меня.
– Слушай, философ! Если она решит, что может тебе повредить и бросит тебя, чтобы оградить от неприятностей – ты будешь ей благодарен? Если она уйдет не спросив, хочешь ли ты этого, решив сама, за тебя? Тебе это понравится?