За последним порогом. Паутина. Книга 2
Шрифт:
– Он, судя по всему, очень томился бездельем, – согласно кивнул я, – и вот, наконец, нашёл себя.
– Именно так, ваша милость, – подтвердил управляющий, – именно нашёл себя. Новую тюрьму содержит идеально, не у всякой хозяйки такой порядок в доме.
– Как с преступниками поступаете?
– Как положено, выборные судьи дела разбирают. Решают по имперским уложениям да по заповедям господним. Глаз за глаз, и всё в таком духе. Убийц вешаем, воров на первый раз в тюрьму, а на второй тоже на виселицу. Ну вообще по обстоятельствам, конечно, смотрим.
– Что, и убийства были? –
– Два было, оба из ревности. Один жену убил, другой соседа. Повесили, конечно. Вот кстати говоря, раз уж мы про преступников заговорили. Случилось у нас тут сложное дело, а наши выборные всё же люди простые, вряд ли смогут правильно рассудить. Здесь надо бы баронским судом решить.
– Ну рассказывайте, почтенный, что за сложное дело такое, – поощряюще кивнул ему я.
– Контрабандисты, ваша милость.
– Опять от лесных возили? – у меня резко испортилось настроение.
– Никак нет, ваша милость. Скупали у крестьян молочные продукты – сметану, сливки, творог, – и вывозили в Дерпт и дальше, до самой Риги. Стража как начала это дела распутывать, обнаружила семнадцать тайных хуторов с молочными фермами. Ну как тайных – все соседи знали, конечно, но молчали. А скорее всего, тоже тайком участвовали – деревня налоги платит, но там коров, считай, и нет. Все коровы на хуторе, а мы про него и не знаем. То есть выгодно всем – фермы налог не платят, поэтому цены низкие держат, а скупщики тоже без пошлины вывозят. Всем сплошная выгода, один только барон в убытке.
Ну надо же – контрабанда сметаны и сливок, прямо по заветам кота Матроскина! Такое, наверное, только в Ливонии возможно. Представляю, какие щёки наели эти негодяи на баронской сметанке.
– И в самом деле безобразие, – согласился я. – Ну что ж, рассудим.
Негодяи, однако, оказались на удивление худыми – видно, не впрок пошли краденые сливки.
– Попались, злодеи, – ласково поздоровался с ними я. – Как говорится, сколько верёвочке ни виться… Вот и вам тоже конец пришёл.
Злодеи рухнули на колени и взмолились, обращаясь почему-то к Ленке:
– Пощадите, ваша милость! Мы люди маленькие, что нам приказали, то мы и делали!
Им, похоже, уже объяснили, кто здесь ангел кротости, а кто головы отрывает. В общем-то, так и планировалось, но всё же немного обидно быть пугалом.
Ленка от этих мольб слегка растерялась и зашептала мне на ухо:
– Что мне говорить?
– Ничего, просто делай доброе лицо, – шепнул я ей в ответ. – Изредка шепчи мне на ухо что-нибудь, вроде как просишь о чём-то.
– Ты слишком добра к этим прохвостам, дорогая, – громко заявил я нахмурившись. – У них же на мордах написано, что они закоренелые преступники и не желают раскаиваться.
Преступники начали наперебой уверять меня, что они-то как раз горячо желают раскаяться.
– Значит, говорите, что сожалеете о своих преступлениях, – с сомнением сказал я. – Возможно, я вам и поверю, если вы искренне ответите на мои вопросы. Но учтите – хоть один намёк на ложь, и вы немедленно идёте на виселицу, и на заступничество
Несчастные закивали так яростно, что я слегка испугался, как бы у них не оторвались головы. В результате краткого допроса выяснилось, что это выгодное дельце затеял рижский купец Юрген Хольц, который держал оптовую торговлю молочными продуктами, а пойманные преступники были младшими приказчиками, которые, собственно, и вывозили закупленный товар.
– Так вы, наверное, не только у нас закупаете? – полюбопытствовал я.
– В основном у вас, другие пошлинами обкладывают.
– Ну да, мы-то не обкладываем, – саркастически заметил я. – Сколько с вас Нейгаузен берёт?
Собеседник замялся, видимо, это было коммерческой тайной. Я вопросительно поднял бровь и посмотрел на Кая Песонена, стоявшего сзади арестованных.
– Десятую от стоимости товара, – торопливо сказал второй.
– Неплохо он с вас имеет, – хмыкнул я. – А что берёт мать Тереза из Ольденторна?
На это раз замялись оба, наконец тот, что послабее, нерешительно ответил:
– Преподобной много требуется на разные богоугодные дела…
Насколько я понимаю, с высокого христианского на наш простой языческий это переводится как «жадная тварь». По всей видимости, она даже твёрдый процент не устанавливает, а дерёт, сколько удастся содрать.
– Ладно, Христос с ними, с богоугодными делами, не мне в такие высокие материи лезть, – великодушно махнул рукой я. – Я выслушал суть дела и вынес такое решение: раз уж за вас просит сама баронесса, вас я отпускаю без наказания…
Арестанты выглядели так, как будто готовы упасть в обморок от счастья.
– … Купцу же Юргену Хольцу надлежит выплатить разумный штраф, который назначит ему мой управляющий Леннарт Фальк. В дальнейшем я дарую ему право вывозить закупленный товар беспошлинно, однако при условии, что он будет подавать подробные декларации, сколько, чего, и за какую цену закуплено. Будут проводиться регулярные проверки, и если выяснится, что данные подаются неверные, право на беспошлинную торговлю может быть отозвано. Да если он посмеет меня обманывать, то я, пожалуй, опять пошлю в Ригу своих парней, а потом буду иметь дело с его наследником. Надеюсь, этот ваш Хольц понимает намёки. Почтенный Леннарт, сметану и прочее, что они там назакупали, мы конфискуем. Пристройте это куда-нибудь – в школу передайте, в лечебницу, малоимущим раздайте. На этом всё, уводите их, почтенный Кай, и верните им их грузовик, пусть едут к своему купцу.
Когда Кай увёл счастливых приказчиков, Фальк осторожно меня спросил:
– Извините, ваша милость, но может стоило бы хоть пять процентов с них брать?
– Сейчас купец только у нас закупает. Оттого у нас и новые фермы появляются, потому что хороший спрос есть. Обложим его пошлиной – он к соседям уйдёт. Пусть лучше наши крестьяне богатеют, мы своё налогом с них возьмём, они-то никуда не денутся. И вообще, с тех, кто покупает товар у наших подданных, мы пошлин брать не будем. И штраф, кстати, с купца возьмите символический, просто чтобы порядок напомнить. Я думаю, пяти тысяч пфеннигов будет достаточно.