За пригоршню астрала
Шрифт:
— Врешь! — собрался взбелениться Макс, но передумал. Предпочел действовать убеждением. — Ну ты глянь, жертва апгрейта, повнимательней. Видишь — волны в его манере. А тона? А полутона? Ну точно любимая гамма Айвазовского. А подпись? Ай-ва-зов-ский. У меня и сертификат на эту картину есть. Так что? Не подлинник по-твоему?
— Что ты ко мне, лицо некавказской национальности, пристал? Нужны лабораторные исследования.
И тут снова аврально затрезвонил телефон. Вроде бы только гендиректор был у картины, и вот он уже за столом. Трубка словно сама собой прыгнула в ладонь Макса:
— Слушаю…
— Из Русского Музея. Олигарх стерильный. — Стас без приглашения неспешно устроился на стуле перед столом и закинул ногу на ногу.
— Да хоть из Лувра. Грязный вымогатель.
— Ну ладно, Макс, не гоношись, — разрешил себе мягкую улыбку Стас. — Ты оставил на автоответчике, что я тебе срочно нужен. — Лениво было Стасу спорить. Мысли возвращались к серебряному доллару. А может, Стас просто не заметил приключившиеся мелкие неприятности? Ведь на то они и мелкие. Но по календарным срокам странностям положено возрастать. Например, Стас постепенно должен перестать заглядываться на девушек в метро. Зримый мир должен слегка поблекнуть. Ногти должны начать желтеть. Но в том-то и дело, что ничего подобного не происходит!
— Ну да, нужен, бутлегер знахарства. Я тут новую машину подыскал. Священника вызову освятить само собой, но еще хотелось бы амулетик против аварий.
— Пьяный за руль не садись, вот и не будет аварий. — Стас подхватил с края стола лист мелованной бумаги, на которой с большим дизайнерским тщанием был изображен благообразный доктор в белой шапочке. — А это что такое?
— Да при чем тут: трезвый или пьяный? Бывают счастливые машины, а бывают — сам знаешь. Я, еще когда в комсомоле, на своей «четверке»: отремонтируюсь, разобьюсь, отремонтируюсь, авария… А сосед — десять лет на горбатом. И ни царапины. Так что амулет мне как воздух. Ну я тебе и позвонил. А тебя нету. Ты бы хоть номер трубы оставил, что ли…
— Я не ношу трубу.
— Тогда пейджер заведи. Как в анекдоте.
— Не люблю я эти цацки. — Стас, так и не дождавшись объяснения, вернул яркий плакатик с портретом доктора на место.
— Ну да, понимаю, ты же мелиоратор средневековья. Так как насчет амулетика?
— Триста баков. С фасовщика гнилых кишок.
— Да ты совсем перегоревший! Триста баков? Да я за триста баков!.. — опять взвыл телефон, и тут же пятерня хозяина кабинета вцепилась в горло трубке. — Слушаю… Сколько-сколько?.. Да мне эти санитарные книжки оптом по сто рублей поставляют. Я только имена вписываю… И что, не решить?.. Это же директор старой формации. Ты ему процент пообещай, он за тебя тещу замуж выдаст… А ты попробуй схему с взаимозачетами. Кстати, у этого директора сердечко
— А машина твоя новая сколько потянет? — отвлек от работы Стас.
— Сколько есть — все мои, мытарь сельских священников, — возвращаясь к действительности, откликнулся генеральный директор.
— Вот то-то и оно.
— Да не «то-то». Я ведь кровные отдаю. Согласен на сотку.
— Знаю я твои «кровные». За сотку я продаю амулеты для подержанных «ауди» в старом кузове. Сам посуди, как твой ангел-хранитель надрываться должен. Грыжу должен заработать, а на корпусе чтоб ни царапинки.
— Больше сотки не дам. Пойду к цыганам, они мне за десятку амулет устроят. А это, — Макс кивнул на плакатик с доктором, — образец фирменной упаковки. Будем нашу продукцию в кульках с таким изображение поставлять. А чем мы хуже Запада?
— Ты мне напоминаешь пацанов, у которых золотые цепи толщиной с пожарный шланг. Только внутри полые. Тебе собственные члены от аварии уберечь надо, или форс выдержать? Впрочем, как знаешь. Еще ко мне вопросы есть?
— Не сторговались, и ладно, — неусидчивый хозяин кабинета медленно побрел выписывать в задумчивости петлю вокруг стола и вдруг круто развернулся. — Точно. Есть один вопросик…
Если бы в этот момент Макс выглянул в наглухо забронированное ребристыми жалюзи окно, он бы увидел, как по противоположной от бизнес-центра стороне улицы проехала, притормаживая, светлая тридцать первая «волга». А потом свернула за угол, чтоб не мозолить мозговые извилины секьюрити. За углом «волга» остановилась. Но из нее никто не вышел.
— Паш, что-то не верится, будто наш сакралик обязательно откликнулся на приглашение фирмача. — Мущийся на заднем сидении Петя никак не мог успокоиться после незаконного проникновения в квартиру разыскиваемого Станислава Витальевича Стерлигова. — И, кстати, Паш, что Максимыч имел в виду, когда называл меня «непорочной душой»? Это на жаргоне что-то означает?
Паша молчал. Петя еще какое-то время погипнотизировал спину Паши, а затем затылок шофера Саши, самозабвенно отдавшегося песне Бутусова из приемника:
— «…Движенья твои очень скоро станут плавными, походка и…»
— Ну, Паш! — Петя не выдержал и потормошил плечо бывалого опера. Стажер пытался себя приструнить — ну чего в самом деле психовать? Ну проникли, но ведь без взлома. Ну, автоответчик прослушали, но ведь отмотали пленку назад. Но в одиночку сражаться с совестью не было сил.
— Степная реакция, — многозначительно поделился Паша с шофером.
— Угу, — важно кивнул тот.
— А с чего это ты взял, что меня зовут Павлом? — с ленцой, не поворачиваясь, вдруг полюбопытствовал опер.
— Э… Ну как же, Павел Васильевич, ведь Максимыч меня, когда принимал, водил по кабинетам, представлял…
Паша (или не Паша?) покосился на абсолютно индифферентного шофера Сашу и, опять не поворачиваясь, изрек:
— А разве на Курсах тебе не объясняли, что знать истинное имя врага — уже наполовину врага победить? Всем нам по приходу в ИСАЯ дают вымышленные имена. Вот ты. Разве ты на самом деле — Петр?