За пять веков до Соломона
Шрифт:
Да, сегодня явно был его день. Моисей радостно тряхнул кудрями:
— Есть! Так и поступим: запретим не только действия, но и мысли греховные! Думы быстрые куда труднее в узде держать. Поэтому десятой будет заповедь — «не желай ни дома, ни жены и ни имущества ближнего твоего». Тем самым каждый израильтянин хоть раз, но согрешит!
Моисей замолчал, явно довольный собой. Он надменно посмотрел на Мудреца, ожидая похвалы. Но тот вдруг посерьезнел и сказал:
— Все хорошо, но как же самая главная заповедь?
— Это какая еще?
— Возлюби ближнего, как самого себя.
Моисей поглядел на Мудреца, словно
Моисей весело напевал, постукивая руками по бедрам. Вот что значит правильный настрой — и часа не прошло, а все заповеди готовы. Мудрец его веселья не разделял, почему-то хмурился, да головой покачивал. Но израильский вождь не обращал внимания на выбрыки старика, мало ли что на склоне лет примерещится.
— Посоветуй-ка лучше, как заповеди израильтянам представить? Может, удастся и расколотые плиты для этого использовать. Зря, что ли резчик над ними столько корпел?
Мудрец не ответил. Моисей подождал пару минут для приличия и опять окликнул старца:
— Так что, подскажешь, как быть?
К его огромному удивлению, Мудрец отрицательно помотал головой:
— Нет, Моисей. В последнее время все представления у тебя кровью заканчиваются. Нечего мне советовать, если не хочу, чтобы невинные люди опять пострадали.
Моисей вдруг широко улыбнулся:
— А ведь это мысль! Я же так одним махом и законы израильтянам подарю, и от Авиуда избавлюсь!
Моисей похлопал Мудреца по плечу:
— Спасибо за подсказку, отче. Как там Воин говаривал? Лидер — как молния: куда ударит неизвестно, но бьет всегда насмерть.
Мудрец вдруг сник, плечи понуро склонились, и только глаза оставались, как всегда, пронзительно черными:
— Нет, не тому я тебя научить пытался. Да, видно, никакой из меня учитель, раз все одним боком оборачивается. Даже когда советовать ничего не хочу, ты, Моисей, из моих слов свои выводы делаешь. А что дальше будет? Трижды ты по-крупному собирал людей на месте Истины. И чем все заканчивалось? В первом споре — Шаллум погиб, после изгнания Аарона — семеро сынов Кефрона полегло, когда Нехуштана являл — полтора десятка помощников из гор не вернулось. Завтра собираешься в четвертый раз народ созывать, и я даже подумать боюсь, чем все обернется!
— Знаешь, ведь, что вождь должен уметь и жестоким быть. В следующий раз увидишь…
— Нет, Моисей, следующего раза не будет. Мы больше не встретимся. Я в этом мире не для того поставлен, чтобы кровь людскую проливать. Все, что можно было, я тебе передал. Как знанием тем распорядишься — дело твое. А теперь — прощай!
Моисей остолбенело глядел на Мудреца. За последние годы израильский вождь привык, что жители внутреннего мира покорно подчинялись ему. И вдруг такой бунт! Но больше всего бесило Моисея, что он чувствовал себя совершенно бессильным. Как остановить выжившего из ума старика? Как вернуть назад? Моисей подскочил, попробовал схватить Мудреца за плечо, но пальцы лишь рассекли воздух. От осознания беспомощности, хотелось яростно вопить и крушить все вокруг, но Моисей лишь закричал вслед удаляющемуся старику:
— Мудрец, если думаешь, что я без твоей помощи не обойдусь, то серьезно ошибаешься. Я уже не тот желторотый юнец, который по каждому поводу за советом бегал…
Мудрец шел
От одного взгляда дыхание перехватило, а внутри поднялся тяжелый комок: мир вечнозеленых красавцев исчез, а вместо него до самого горизонта простиралась кровавым ковром бескрайняя каменистая пустыня…
Махли на месте не оказалось, пришлось идти в шатер к Аарону.
Брат Мариам встретил улыбкой:
— Как ты, не сильно в горах промок?
Моисей только скривился в ответ, да рукой махнул, мол, чего уж там.
— А что со скрижалями, получились, как задумывал?
После памятной истории со спасением девушки, укушенной коброй, Аарон сильно изменился. Месяц в пустыне не пропал даром. Юный израильтянин женился на Елисавете, которая родила ему сына Елеазара. Судя по округлившемуся животу жены, второго ребенка ждали месяца через два. Аарон выбросил высокие сандалии и ходил, как все — босиком. Лицо каждое утро сияло гладковыбритыми щеками и подбородком, даже прыщи сами собой исчезли. (Вот, что любовь с людьми делает!) В глазах поселилось уверенное спокойствие из тех, что приходят с прожитыми годами. В движениях исчезла резкость, а речь сделалась медленной и рассудительной.
Моисей больше ничего не скрывал от Аарона. Брат Мариам и сейчас, случалось, спорил, но делал это серьезно и неторопливо. Моисей внимательно слушал и зачастую соглашался. Но если вождь израильтян стоял на своем, Аарон покорно кивал и брался за дело. Зато новые идеи у брата Мариам почти не появлялись, наверное, исчезли вместе с энергией юности. Но это ничего, на выдумки Моисей и сам был горазд, а вот верных людей никогда не хватало. Так что вождь израильтян давал юному помощнику самые сложные поручения. Зато с Махли юный израильтянин так и не поладил. Видать, до сих пор не простил унижения, случившегося три года назад в пустыне.
Аарон ждал ответа на счет скрижалей, Моисей не стал тянуть:
— И да, и нет. Сделал три, а донес — пять. Две плиты горный поток на половинки расколол.
— Может, склеить удастся?
— Аарон, представляешь себе заповеди всемогущего Господа, что пополам треснули?
Юноша печально вздохнул, а Моисей, наоборот, улыбнулся и ободряюще хлопнул по плечу:
— Ничего, у меня как обычно план есть. Иметь всего десять заповедей не так уж и плохо.
Моисей поведал о разговоре с Мудрецом во внутреннем мире. Вернее о первой части разговора.
— Сам видишь, как в итоге все удачно складывается. Теперь стоит позаботиться о представлении, что людей простых потрясет и заставит этот день навсегда запомнить. Елей на вершине дождь смыл, да и пылающая гора уже такого ужаса не вызовет. Поэтому по-другому поступим. Одним ударом две проблемы решим: заповеди огласим и от последователей Авиуда избавимся. Они ведь наверняка перед закатом у тельца соберутся, так? Поэтому бери-ка верных левитов и…
Юный израильтянин молча слушал, в серьезных глазах отражалось понимание. Моисей даже обрадовался, что поручает это дело именно Аарону, а не, скажем, Махли. Тот тоже молча выслушивал бы приказ, но смотрел бы укоряющим взглядом, как тогда на месте Истины, протягивая хопеш над плачущим Шаллумом. Старый Сотник так и не привык, что жестокость уместна не только на войне.