За Русь святую!
Шрифт:
— Пали!
Стройный залп из полутора десятков винтовок и револьверов по улице. Люди внизу даже не расступились, не дрогнули, когда на мостовой оказалось еще несколько трупов. Толпа неистовствовала, ломая двери полицейского участка.
— Порешат нас, братцы, — бесстрастно заметил один из околоточных, перезаряжая револьвер. — Как есть порешат, как германьца.
— Отставить панику, — хлестко приказал офицер. — Мы еще им, скотам, покажем, что значит полицию не уважать! Ребяты, ну-ка, еще залп!
Работяги из соседнего завода выломали фонарный столб и, перехватив
Сам Родзянко, собравший «совет старейшин» Думы утром двадцать седьмого февраля, ударился в панику, посылая одну телеграмму за другой в Ставку, а затем рассказывал старейшинам-лидерам думских фракций и некоторым членам Государственного Совета, что же происходит в столице и Кронштадте.
Старейшины Думы нервничали, ругались и не могли понять, что же делать: бунт ширился, превращаясь в революцию, и было непонятно, увенчается ли она успехом или бунтовщиков вздернут на фонарях. Приходили вести, что по городу разъезжает на грузовиках и броневиках какая-то воинская часть, никого не щадившая на своем пути, ни офицеров, ни солдат, ни полицию, ни манифестантов. Другие утверждали, что над бронеавтомобилем, что едет во главе колонны, развевается русский триколор, а третьи — что из грузовиков несутся слова «Боже, царя храни!», а вместо флага на крыше — хоругвь. Сперва эти слухи приняли за бред перепуганных или пьяных, однако…
Однако перед Таврическим дворцом остановилось семь грузовиков, из которых быстро-быстро стали выбегать солдаты, разворачиваясь в боевые цепочки, расставляя пулеметы, чьи дула смотрели на волнующийся, потерявший всякий сон Петроград.
А из броневика, на котором не было ни хоругви, ни триколора, ни красного знамени, вышел Кирилл Владимирович Романов. Вид у него был невероятно внушительный: хмурый, решительный, пронзительный взгляд усталых глаз, револьвер в раскрытой кобуре, несколько офицеров и солдат, все в орденах и медалях, за спиной. Один даже, особо рослый детина, прихватил где-то ручной пулемет Льюиса. Массивное оружие чем-то напоминало морское орудие, обрезанное, с приделанной к нему ручкой и дисковым магазином, с чуть сужавшимся к концу стволом. Завершали «картину маслом» сошки, на время похода собранные и сложенные вдоль ствола. Эту бравую команду не посмели не то что остановить, но даже узнать, по какому поводу вооруженный отряд находится в Таврическом дворце.
Кирилл быстро нашел кабинет Родзянко, жестом приказал остаться в коридоре всем, кроме солдата с ручным пулеметом, и, постучав в дверь, вошел.
«Неизгладимое впечатление» — это слишком мягко сказано о том эффекте, который произвело появление Сизова среди старейшин. Родзянко остался сидеть, даже, кажется, вздохнул с облегчением. Монархист Шульгин улыбнулся, глядя на пулемет. Милюков вскочил со стула, затем снова сел. Гучков же замер, похоже, он менее всего ожидал увидеть так скоро Кирилла с «ординарцем»-пулеметчиком.
— Кирилл Владимирович, как это понимать? — все-таки первым проснулся Львов. — Что здесь делает этот солдат?
Георгий Евгеньевич нашел-таки опору в «нарушении этикета». Надо же было держаться хоть за что-то, не давая разуму закричать: «Гриша, это же седьмой год! Прямо сейчас Романов всех пристрелит!»
— Это мой ординарец, доверенное лицо. — «Доверенное лицо» вытянулось во фрунт, да так, что аж пол заскрипел, а ствол «льюиса» замелькал с невероятной скоростью перед глазами «старейшин». Те зачарованно, как будто под гипнозом, провожали дуло ручного пулемета глазами. — Господа, в городе начались настоящие беспорядки. Несколько запасных батальонов попытались присоединиться к манифестантам, подняли оружие на офицеров, но мне удалось их утихомирить. Временно, конечно, у меня слишком мало людей. Восстал Кронштадт, так что у нас под боком настоящее гнездо проказы, откуда по всему Петрограду будут распространяться миазмы революционной заразы. Вы же все помните пятый год? Боюсь, в условиях войны события будут развиваться намного хуже. Мы не можем этого допустить, господа. Поэтому я прошу вас, Михаил Владимирович, отправить нескольких человек из собравшихся
— Да, Кирилл Владимирович, мы хотели поступить подобным образом. Однако… Что там происходит, в городе? Мы слышали отдаленную стрельбу, крики. Кажется, к дворцу подъезжали какие-то грузовики. — Георгий Евгеньевич заметно волновался: он не знал, как быть. Никто не ожидал, что беспорядки разрастутся до таких масштабов, а гарнизон поддержит манифестантов.
— Это солдаты, прибывшие с Румынского фронта, сейчас они окружают Таврический дворец, чтобы защитить его в случае нападения восставших. Люди должны знать, что символ власти, Дума, остается островом спокойствия посреди хаоса. Но несколько сотен человек не смогут удерживать дворец, если весь гарнизон выйдет из повиновения. Я лишь надеюсь на генерала Хабалова и на Его Императорское Величество. Можете быть уверены, господа, что Дума получила достаточные силы, дабы поддерживать хоть какое-то подобие порядка в центре столицы. Но — не более.
— Спасет положение только отречение, я в этом уверен целиком и полностью, — высказался Гучков. — Иного выхода я не вижу. Правительство доверия уже не поможет. Массы просто не поймут. Нужно отречение.
— Пусть Николай издаст указ о создании нового правительства, а затем отречется в пользу наследника. Думаю, что это утихомирит самых буйных, — Шульгин вздохнул.
Он был единственным монархистом среди «старейшин», и ему нелегко давались слова об отречении. Однако Василий Шульгин понимал, что без решительных, действенных шагов монархия может быть сильно поколеблена. И это — в условиях войны! Такого нельзя допустить, кто еще будет удерживать армию и страну от развала?!
— Павел Николаевич высказывался в том же роде. Что же, надо отправить господ Александра Ивановича и Василия Витальевича к Его Императорскому Величеству. Я уверен, что вы сможете убедить императора в необходимости решительных действий. Господь поможет вам! И, господа, надо отправляться в ближайшие же часы. Неизвестно, что может произойти на железной дороге. Вдруг там может начаться забастовка? Тогда связь с императором может быть поддержана только по телеграфу, если и они не прекратят действовать. И думаю, что не будет лишним организовать комитет, чей список в качестве будущего состава правительства доверия будет передан императору на подпись. — Родзянко попал в родную стихию организации. Ему льстило то, что он практически вершил судьбу страны из небольшого кабинета в Таврическом дворце.
А потом было еще очень и очень много слов. Сизов старался не подавать вида, что ему отвратительно наблюдать, как группа людей обсуждает, спорит об одном и том же, тонет, вязнет в деталях и нюансах, а на улицах гибнут люди, животное вытесняет человеческое, звери бродят в обличье людском, нападая на таких же зверей. А многие просто остаются безучастными, сидя по домам, уверенные, будто беда пройдет мимо них. А она все не проходила и не проходила…
Александра Федоровна вглядывалась во двор, что располагался за окном спальни, в которой лежали ее дочки. Анастасии было хуже всего, болезнь все не хотела проходить. А на улице несколько солдат разворачивали орудие, нацеливая его на подходы к дворцу. Почти весь гарнизон поднял оружие против престола. Императрица хмуро взирала на то, как немногие верные части собирались вокруг резиденции.
Во дворике как раз готовили орудие к бою…
Она никак не могла связаться с Ники. Как он там? Может, он уже спешит на помощь, наконец-то решил показать, что тоже способен стать Грозным, Петром Первым, Александром Миротворцем? Ники сокрушит всех врагов! Он поднимет престол, сделает его недосягаемым для происков черни и Думы, этого рассадника революционной заразы!
Анастасия закашлялась, застонала, начала елозить на кровати, звать маму. Александра тяжко вздохнула и поспешила к дочке, пробуя рукой жар. Эти доктора ничего не могли поделать, и зачем их только держат…