За секунду до выстрела
Шрифт:
— Андрей Савельевич, вы тринадцатого сентября в этом месте сбили человека?
Вопрос был неожиданным. Хохлов побледнел, руки, которые еще тянулись к документам, задрожали. Он попытался сделать удивленное лицо и спросил:
— Какого человека?
Но Славин, который внимательно наблюдал за реакцией водителя, был уже уверен, что это он.
— Не надо делать вид, что вы ничего не понимаете, Андрей Савельевич, мы ведь не зря вас дожидаемся и остановили именно в этом месте. Думаю, не надо вам напоминать, как все это было. Мы хотим, чтобы вы сами все откровенно рассказали, тем более, вы сами понимаете, что в подобных случаях признание виновного играет для него немалую роль.
Участковый инспектор
— Товарищ лейтенант, посмотрите!
Славин стал на подножку и залез в кабину. Участковый отодвинул сиденье и показал на его край, который обычно задвигается под спинку. Там были засохшие бурые пятна!
— Так... ясно. — И Славин вылез из кабины.
— Ну так как, будете говорить правду?
— А, черт! — неожиданно махнул рукой водитель. — Все равно уже какую ночь спать не могу, кошмары снятся, есть не могу, все этого мужика вижу. Да, я сбил его, но, ей-богу, не хотел я этого делать, не хотел, поверьте мне!
— Расскажите, как это было?
Водитель сел на грязную подножку и тихо стал рассказывать:
— Это было тринадцатого сентября. Я ехал по этой же дороге. Грязища, колеса все время пробуксовывают, еду и молю бога, чтобы не застрять на ночь глядя. Вижу, у обочины, у самой колеи, стоит мужчина, руку поднял. Я решил не останавливаться, посигналил ему и еду дальше. Когда до него, может, каких-нибудь метров пять-шесть осталось, он хотел сделать шаг назад, но, поскользнувшись, влетел в колею, видите, какая она глубокая? Я, конечно, — на тормоза, но было поздно. Мужчина успел приподняться, и его ударило правым крылом. Я выскочил, вытащил его из-под машины, он еще дышал. Но не прошло и несколько минут, как он умер. Стою я, думаю, что делать? Кому охота в тюрьму садиться? Ну и решил: оттащу-ка я его подальше в лес — и дело с концом. Все равно ему уже ничем не поможешь. И вдруг, смотрю, сзади машина приближается. Я погибшего за свой ЗИС спрятал, а сам к кабине подошел. Вижу, что водитель этой машины уже притормаживает, ну я ему махнул рукой — проезжай, мол, твоя помощь не нужна. И машина пошла дальше, а я подошел к лежавшему на земле мужчине, и вдруг показалось мне, что он дышит. И тогда я решил взять его в кабину. Затащил, но посмотрев на него внимательно, я понял, что он все-таки мертв. Ой, не дай бог! Я никому не желаю того, что пережил тогда! Лежит мертвый в кабине, а я стою и голову ломаю, что делать? Хотел его в лес унести, но вспомнил о том, что меня в этом месте видел водитель машины, которая проехала мимо. Тогда я сел за руль и поехал. Приехал к чайной в сорока километрах отсюда, и там у меня родилась мысль. Дело уже было к вечеру. Я на опушке леса остановился, не доезжая до чайной, затащил убитого в кузов машины, забрал его кошелек с документами, там еще было около трехсот рублей. Но их я храню, знаю, что этот человек из Лебяжьего, и решил выбрать момент и подбросить кошелек к его дому.
— Ну и что дальше было? — поторопил Славин.
— Дальше? Дальше я снова сел за руль и подъехал к чайной. Поставил свою машину впритирку к стоявшему на стоянке ЗИСу, затем залез к себе в кузов и, выбрав момент, когда у машины никого не было, перетащил труп на ту машину, замаскировав его соломой, которая лежала в кузове. Думал, машина та уйдет за сотню километров — и капут. После этого я отогнал свою машину в сторону и пошел в чайную, вымыл там руки. Хотел бутылку водки купить, но буфетчица сказала, что водка кончилась.
— Но вас же угостили водители, — напомнил Славин.
Хохлов оторвал взгляд от земли и с удивлением подтвердил:
— Да, действительно, мне дали какие-то парни полстакана водки, но откуда вы знаете?
— Знаем, Хохлов, все знаем. Так чего же вы проехали сейчас мимо
— Светло было. Решил это сделать в следующий раз.
— А где они?
— Вот, у меня, — и он негнувшимися пальцами с трудом расстегнул карман брезентовой куртки, достал завернутый в тряпицу сверток и протянул его Славину.
Владимир обратился к понятым:
— Давайте посмотрим, товарищи, что здесь?
Он развернул сверток, и все увидели в нем деньги и документы на имя Литвина...
Славин с участковым решили официально оформить задержание Хохлова, осмотр машины и факт изъятия у него денег и документов погибшего. А затем они машину оставили в поселке, а Хохлова вдвоем на леспромхозовской машине доставили в отделение милиции...
13
ЖОВЕЛЬ
Маню Жовель Купрейчик застал за тем же занятием, что и накануне. Она парила ноги и пыталась срезать мозоли. Увидев входящего в комнату капитана, женщина поморщилась.
— Ты что, милок, забыл что-нибудь у меня вчера? — не отвечая на приветствие, хмуро спросила она.
— Нет, Мария Григорьевна, ничего я не забыл. Решил облегчить ваши страдания и принес вам вот это, — Алексей протянул Жовель небольшой пакетик.
— Что здесь? — Хозяйка взяла пакетик и с удивлением посмотрела на капитана.
— Может, эти лекарства помогут вам бороться с проклятыми мозолями, — усмехнулся Купрейчик.
В это время в комнате собралась вся семья Жовель. Не ожидая приглашения, капитан сел на стул и спросил:
— Дети-то хоть накормлены?
— Если бы они у меня голодали, то не все стояли бы перед тобой, а так видишь — все семь. — И она усталым голосом добавила: — Скорей бы выросли они, и мне бы легче стало.
— Да, это верно, — согласился Алексей, не зная, как вести разговор в присутствии ватаги детворы. Жовель, словно понимая это, протянула пакетик старшим дочери и сыну:
— Нате, вы грамотные, разберитесь, что мне подойдет лучше всего. А пока все выйдите, нам поговорить надо.
Дети послушно вышли из комнаты. Наступила неловкая пауза. Купрейчик помнил вчерашнюю неудачу и не торопился заводить разговор. Он смотрел на эту женщину и думал, что она старается казаться хуже, чем есть на самом деле. «Во время оккупации, рискуя не только своей жизнью, но и жизнью детей, спасла двух человек от неминуемой смерти. Значит, мне, офицеру милиции, надо найти ключ к ее сердцу, убедить сказать правду». Он понимал, что так сразу Жовель не раскроется, и Алексей был готов к длительной и настойчивой работе с этой женщиной, которая прожила нелегкую жизнь.
— Мария Григорьевна, как же вы справляетесь с детьми?
Она вяло провела рукой по лицу и подняла на Купрейчика глаза.
— Ты не смотри на меня, как на бандершу какую-нибудь, сама я никогда ничего не украла, хотя не буду врать, и темную шмотку кое-когда принесут, а я возьму ее и продам. А как же иначе? С чего мне жить?
— Ну, а пенсия на детей?
— Какая там пенсия! — махнула она рукой. — Если бы мы жили только на нее, давно бы ноги протянули.
— Мария Григорьевна, а вот дети ваши... — Купрейчик никак не мог подобрать слова, чтобы не обидеть женщину. Та, наверное, догадалась, что смущает его, и невесело улыбнулась:
— Ты хочешь сказать, как я могла столько байстрюков наплодить?
— Нет, я хотел спросить об их отце...
— Этих отцов у меня трое было. От первого двое детей осталось. Пропал он у меня в тридцать пятом.
— Как пропал? — не понял Купрейчик. — Сбежал?
— Нет, не сбежал... Просто пропал, и все... Однажды не пришел с работы домой... как в воду канул.
Купрейчик понял, что Жовель что-то недоговаривает, и не стал допытываться. А она после непродолжительного молчания снова заговорила: