За семью замками. Снаружи

Акулова Мария

И за это их «уроки» Агата тоже любила особенно.

Без телесного контакта не обходилось. Обычно начинали с языка… Слово за слово… Ну и погнали, что ли…

И пусть сейчас Агата улыбалась, вспоминая об этой их практике, изначально всё ведь завязалось из скандала…

Она скинула Гордееву череду статей, которые он должен был, по ее мнению, прочесть. Это было важно. Это было о ребенке.

Он откладывал. Когда Агата спрашивала, прочел ли — угукал и сливался. Это длилось долго. Пока она не сорвалась. Обвинила в том, что ребенка

хотел он вообще-то, так мог бы хотя бы вид сделать, что собирается принимать участие…

Костя разозлился конечно же. Сначала челюсти сжимал, глядя куда-то над её плечом, потом долго смотрел в глаза, потом выпалил тихое:

— Я блять не могу. Там на английском…

И за то, что первой реакцией Агаты был смех неверия, ей всю жизнь, наверное, будет стыдно.

Потому что оказалось: Костя просто не мог переступить через себя и признаться в слабости.

В его голове на слабость он права не имел.

Это в очередной раз поразило Агату до глубины души.

Захотелось настучать себе по голове, а его снова приласкать. Потому что маленький мальчик не верит, что его можно любить с наличием очевидных недостатков. Думает, что сам он должен поражать превосходством.

Реагируя на тихое Агатино: «Кость, да это же нормально… Не все знают, я тогда переведу тебе…», только фыркнул.

А потом будто яд сплевывал, выталкивая из себя правду обрывками. Он давно и не один раз пытался разобраться с языком. Но этот момент до сих пор стоит костью в горле. Потому что это всегда было бы удобно в работе. И просто по жизни тоже. Но почему-то вся его смекалка и исключительная память отключаются, когда речь заходит об иностранном языке.

То ли блок стоит, то ли просто не срослось, но выучить Костя не смог, пусть и пытался. И сам, и с репетиторами.

Признав, бросил язвительное: «теперь можешь смеяться»…

А Агате вообще не хотелось. Стало обидно за него. Стыдно за себя. Сама не заметила, как расплакалась. Просто в какой-то момент осознала, что Костя обнимает, успокаивает… А вроде же она должна. В итоге стребовала с Гордеева, который всячески упирался, что он даст им с английским шанс. Составила программу. Оценила уровень ученика. Начала… Повышать.

Быстро поняла, что Косте правда сложно. В первую очередь потому, что тяжело осознавать себя в начале пути. Нелегкого. Продолжительного. Но сложно — это не безнадежно. Агата пообещала и себе, и мужу, что за год он много освоит.

Костя был настроен скептически, но шанс дал. Конечно, немного филонил домашку. Конечно, пытался совратить училку, если она начинала задалбывать. Но в целом старался. И в целом у них получалось.

Проследив за удаляющимся Боем, Агата нажала на ручку двери в кабинет Кости, вошла, положила учебник на журнальный столик у дивана, подошла к привычно треплющемуся по трубке мужчине.

Он обсуждал что-то свое, глядя в окно.

Агата прижалась сзади, обняла, улыбнулась, когда Костя, не оторвавшись и не изменив тон, просто погладил сцепленные

на его груди в замок девичьи пальцы…

Договорил, скинул, развернулся, кладя телефон на угол стола, обнимая Агату и прижимаясь губами ко лбу.

— Гаврила приедет через час. Нам переговорить нужно.

Сказал, грея дыханием кожу. Агата кивнула.

— Хорошо. Давай тогда начинать. Гаврила приедет — я вас оставлю.

Вскинула взгляд, уловила в Костином легкое разочарование… Потом он перевел его на свой нелюбимый учебник, скривился, вздохнул…

Дальше — на любимую жену. Посмотрел так, что стало понятно: только ради тебя… Ну или только ради тебя и безлимитных минетов…

Получил по плечу за одни только мысли, которые Агата будто бы даже научилась читать. Заулыбался, пошел к дивану сам…

Опустился, взял книгу в руки, начал листать бессистемно…

Агата стояла у стола, когда Гордеевский телефон снова завибрировал.

Костя дернулся, чтобы встать и взять трубку, но уловил жест Агаты — она указала пальчиком на диван так же, как указывала Бою на коврик у кровати. Для убедительности еще и тяжелым взглядом пригвоздила. Мол, «сидеть».

Сама подошла к телефону, взяла в руки, скинула, перевела на беззвучный.

— А по жопе не? — услышала от Кости, пожала плечами, усмехнулась…

Приблизилась, опустилась рядом, погладила живот, глянула на повернувшего голову и смотревшего с любопытством в ожидании ответа мужа, наивно взмахивая ресницами…

— Меня нельзя по жопе. Я беременная…

И произнесла так искренне-безобидно, что Косте оставалось только фыркнуть, опуская взгляд в учебник, пряча улыбку, качая головой пораженно из-за кое-чьей наглости…

А Агата не прятала. Просто улыбалась, чувствуя триумф. Потому что хорошо так…

Ей всё можно. А ему даже по жопе за это ей нельзя.

* * *

— Давай, Кость, я жду…

Агата смотрела на мужа требовательно, держа руки сложенными на груди, а бровь — чуть вздернутой. Интуитивно чувствовала, что с этим пацанчиком нужно только так. Вёрткий слишком. Если не хочет что-то делать — может уболтать на раз-два. Не заметишь даже.

Одна проблема — убалтывать будет не на английском, как надо бы. Поэтому…

— Давай я почитаю лучше…

Гордеев глянул на Агату, скривился немного, следя, как она переводит голову из стороны в сторону.

— Нужно разговаривать, Кость. Давай.

— Да я как урод, блин… Ни бэ, ни мэ, ни кукареку…

Костя естественно психанул, вроде как ещё отложил, но уже практически отбросил книгу на журнальный столик, откинулся на диванную спинку, выдохнул, глядя в потолок, оставляя Агате «удовольствие» следить за шевелением желваков. Бесится, дурачина. Не нравится, что не может сходу разговаривать так, как хотелось бы.

А ещё не нравится, что приходится демонстрировать себя не с лучшей стороны перед ней. Привык быть ловким, легким. Привык превосходить.