За Синей рекой
Шрифт:
– Губинец, – согласился брат Дубрава. – А кто это «оно», которое плакало?
– Секрет, – сказала Кадаушка.
– Кстати, – заявила Марион, – у нас тоже есть с собой один секрет.
– Ну и что? – спросила Кадаушка.
– А то, что если ты покажешь свой секрет, мы покажем свой.
– Может быть, твой секрет ничего не стоит!
– Может быть, твой тоже!
– Ну нет, – сказала Кадаушка, – мой секрет что надо. Гугуница вон видел. Скажи им!
Гугуница кивнул.
– Наш секретик тоже прелесть, –
– Погладить дашь? – спросила Кадаушка.
Марион кивнула. По лицу Гловача расползлась при этом ехиднейшая ухмылка.
«Секрет» Кадаушки помещался в бараке, где она занимала койку, отгороженную, как и прочие, ветхой пыльной занавеской и фанерными перегородками. На перегородке висели платья Кадаушки и выгоревший раскрашенный портретик, в котором не без труда можно было узнать Изолу – Упрямую Фею. На полу лежала стопка книг. Жесткая кровать, забранная солдатским одеялом с венком из засохших листьев в изголовье составляла единственный предмет мебели.
– Садитесь, – махнула рукой Кадаушка и первая плюхнулась на кровать. Удивительным образом все гости сумели разместиться на этом аскетическом ложе. Только Гловач предпочел сидеть на полу, скрестив ноги, да граф Мирко остался стоять, притиснутый к вороху платьев, свисающих с перегородки, как плющ.
– Ну надо же, – заметил Людвиг, – ты работаешь среди драгоценностей, а живешь…
– Ну? И как я живу? – взъелась Кадаушка.
Людвигу сразу стало неловко.
– Небогато, – пришла ему на помощь Марион.
– А зачем мне богатство? – пожала плечами Кадаушка. – Мне жить интересно и весело, а это подороже всяких сапфиров!
Тут из-под кровати донесся тихий, но отчетливый звук – долгий, с раздирающими сердце всхлипами. Гости замерли в безотчетном страхе. Кадаушка, гибко перегнувшись, заглянула под кровать.
– Выходи, – ласково позвала она. – Выходи, компанчик мой. Тебя здесь никто не обидит.
Повисла тишина. Кадаушка, болтая косичками, еле слышно нашептывала кому-то, а этот кто-то шелестел и вздыхал. Наконец девушка выпрямилась и торжествующе оглядела остальных.
– Выходит! – объявила она.
Из-под кровати медленно выбралось исхудавшее серое существо. Оно ползло на четвереньках, с усилием выволакивая тонкие трясущиеся ноги. Потом упало, тяжело переводя дух. Марион с ужасом увидела сквозь полупрозрачное тело крашеный пол и краешек пестрого плетеного коврика.
– Тень! – выдохнула она.
Тень села на полу и обратила к собравшимся лицо. Все его черты как бы расплывались, не имели ясности контуров. Они напоминали не вполне застывшее желе.
Тень обозначала мужчину лет сорока, может быть – пятидесяти, одетого в лохмотья когда-то многоцветного камзола. Оторванные галуны лохмотьями болтались на обшлагах, один рукав висел на нитке. Батист рубашки истончал
Тень барахталась на полу и тихо хныкала.
Гиацинта зажала ладонями уши. Кадаушка глядела победоносно: она гордилась своей находкой. Гугуница норовил заснуть, но на кровати было тесно, и он никак не находил, где пристроить голову. Брат Дубрава несколько минут смотрел на тень, полуоткрыв рот, а затем вдруг позеленел, закатил глаза и начал грузно оседать. Он упал бы на пол, если бы пан Борживой не послужил тому естественной преградой, а Мэгг Морриган не нахлопала бы его ладонями по щекам.
От тени волнами наползала тоска. Она была очень могущественной, эта тоска, в ней охотно тонула душа, и жизнь начинала казаться опасным и бессмысленным занятием. Мир как бы подвис над бездной, держась на тонкой ниточке. Пугающая вечность была повсюду. И повсюду надвигалось сожаление по каким-то неясным вещам.
– Морок, – прошептал Гловач и взял несколько бессвязных аккордов на лютне.
Заслышав музыку, тень заскреблась на полу, засучила ногами и хрипло, длинно застонала. Лютня умолкла.
Ни Кадаушку, ни Гугуницу, похоже, тоской не задевало. Напротив, колобашки относились к тени с деловитым состраданием.
Людвиг покинул безмолвно трясущую головою Гиацинту и опустился перед тенью на корточки. Закусив губу, стал рассматривать ускользающее лицо – оно вдруг показалось ему знакомым.
С тенью тоже что-то происходило. Завидев Людвига, она сперва замерла, съежившись, а потом принялась корчиться и закрывать лицо руками. Но сквозь ладони все равно просвечивали глаза, толстый нос и бледные губы.
– Я тебя знаю, – сказал тени Людвиг.
– Знаю… – глухо отозвалась тень.
– Он повторяет все слова, – объяснила Кадаушка, видимо, хорошо изучившая повадки своего питомца. – Смотрите! – И громко произнесла: – Планы по добыче – с опережением! Добытчик! Береги чистоту своей шахты!
– …с опережением… – прошептала тень. – …шахты…
– Смотри на меня! – прикрикнул Людвиг.
Тень послушно уставилась на него, не отнимая рук от лица.
– Я герцог Айзенвинтер. Узнал меня? – допытывался Людвиг.
– Узнал… меня… – бормотнула тень.
– Не «меня», а «вас, ваше сиятельство»! – сказал Людвиг. – Не прикидывайся тут губинцом.
– …губинцом…
– Ну, давай: «вас, ваше сиятельство»!
– …сиятельство, – послушно сказала тень.
– Ты – Иоганн Шмутце, – внушительно произнес Людвиг. – Королевский повар. Так? Повтори!
– …повтори…
– Иоганн Шмутце!
– Шмут…це… – пролепетала тень и вдруг воюще зарыдала.
– Слыхал? – крикнула Кадаушка. – Вот так он и плакал в забое. Что же я должна была бросить его там? Засыпали бы – и всех дел. Вспоминай потом.