За синими горами
Шрифт:
— Но это не им решать! — возмущается вампирша. — И я не его дева, мне просто нужны партнеры для секса на этот вечер… Я же не знала, что они все негодные.
— Люся! Люся, ответь, не молчи, — сотрясает дверь Вашуков.
— Идем, — вздыхаю я. — Еще ведь дверь вынесет, мозг-то пропит.
Выходим.
— Люсенька, как ты? Прости меня, я не хотел… — бросается к ней художник.
— Вернись в комнату, — она отодвигает его на пару шагов одним небрежным жестом руки. — Ты больше не нужен, — и столько в этом неискоренимо вампирского: этот холодный равнодушный тон, спокойные, чуть снисходительные интонации, словно
— Люсенька, да ты что? — обалдевает Павел.
Она поворачивает в его сторону голову. На лице — скорее недоумение. Он не послушался, а она больше не в силах отдавать ментальные приказы. И что ей делать теперь?
— Пойдем на воздух, — тяну ее в сторону двери. — Может, встретим там кого, молодого и трезвого, — от запаха алкоголя уже действительно хочется продышаться. Хоть самую малость.
Я открываю дверь на лестницу, делаю шаг… и складываюсь пополам от сильнейшего кашля. Все кашляю, и не могу остановиться. Вся лестничная клетка в клубах едкого дыма, на миг мне кажется, что тут пожар. Но огня нет, лишь дым… от тлеющих бумажных трубочек, что держат во ртах сидящие на лестнице ребята.
— А это что? — пораженно выдыхает за моей спиной Ясмина и тоже закашливается.
— Это? Это марихуана, детка, — самодовольно отвечает один из расположившихся на ступеньках парней. — Хочешь попробовать?
— Да нет, обойдусь, — Чтобы ответить, Ясмине вновь приходится вдохнуть, и она опять начинает кашлять.
— Ну, не будь такой букой…
— Что у вас тут? — в голосе Бориса, выглянувшего на лестницу следом за нами, звучит явная угроза. — Гарик, я что просил?! — решительно отодвигая нас себе за спину, хозяин вечеринки грозно нависает над компанией. Благо внушительная комплекция позволяет.
— Боря, в чем проблема, успокойся, — примирительно поднимает руки Гарик. — Ты сказал курить на лестнице — мы курим на лестнице, нет вопросов. Картины там, жена запах не любит — мы все понимаем, не заводись…
— Ты из меня дурака не делай. Табак курить а лестнице, а не эту дрянь! Я говорил с этой гадостью ко мне не ходить? Говорил или нет?! Еще малолеток они мне тут будут на наркоту подсаживать! А ну вон пошли отсюда, пока за шиворот с лестницы не спустил!
— Боря…
— Я не ясно сказал? — он таки хватает за шиворот ближайшего и толкает вниз по ступенькам.
— Боря, Боря, Боря, — остальные успевают ухватить товарища не дав упасть и, возможно, разбиться. — Все, тихо, уходим, уходим.
— И чтоб ноги вашей в моем доме не было! — продолжает бушевать хозяин.
А я сгибаюсь в новом приступе кашля.
— А вы какого черта сюда выперлись?! — оборачивается Борис. — А ну марш в квартиру!
Спорить желания ни малейшего. Возвращаемся вновь за общий стол. Алиханов, схватив бутылку, начинает активно всем разливать, Вашуков пытается вновь завладеть вниманием Яси.
— А ты что ничего не пьешь? — хозяин замечает мой нетронутый бокал. — Тебе не нравится вино? Так не проблема, я налью другого. А если это плохое — да пошло оно в пропасть, — схватив мой бокал, Борис разворачивается к окну, открывает створку и с размаха выкидывает его прочь.
— Борис, — только и успеваю дернуться я.
— Да что я, для хорошей девушки хорошего вина не найду? Или чистого бокала? А
А за окном вдруг грохочет, и багровое зарево освещает ночь. И снова грохот, и пол под ногами вздрагивает, и снова вспышка, и еще…
— Что это? — теперь в окно смотрим уже не только мы с Борисом. Народ скорее изумлен, чем напуган. Хотя есть и те, кто пытается сказать, что это война, что это монстры из-за темных гор сдвигают границу. Их обрывают, над ними смеются.
Мне не смешно совсем.
— Яся, что это? — шепчу вампирше. — Ты что-нибудь чувствуешь?
— Летние домики, — отвечает она еле слышно. — Летние домики… Надо уезжать, надо немедленно уезжать…
— Кто это сделал? Это люди или?..
— Или. Тех людей больше нет. Города тоже.
— Города? — ужасаюсь я.
— А ты правда думала, что то, что они сделали, сойдет им с рук? — в голосе обычно мягкой вампирши вдруг звучат такие убийственно-холодные нотки, что я невольно вспоминаю, кто ее воспитывал. — Не жаль! Никого! Ни одного! — она начинает дышать слишком глубоко и часто.
— Яся, Яся, пожалуйста, не надо, успокойся, — обнимаю ее, прижимаюсь к ней, пытаясь загасить ее вспышку.
Она обнимает в ответ, гладит по волосам.
— Только тебя хочу спасти. Тебя и ребенка… Надо ехать, Лара. Надо немедленно уезжать. Нельзя, чтоб тебя нашли, нельзя… Иначе все зря…
— Сейчас? — бросаю взгляд за окно. — Там, вроде, все затихло. Куда мы поедем ночью? Может, все же дождемся утра?
Она долго слушает что-то, далеко за пределами этой квартиры.
— Хорошо, дождемся утра.
Глава 8
Она все же уснула, напившись вновь лишь моей крови. А я, очнувшись от забытья, и утолив извечную жажду водой из-под крана, так и не смогла заставить себя снова лечь. Взяла чистый картон из тех, что остались невостребованными на мастер-классе, коробку пастели и устроилась на кухне, среди гор грязной посуды и пустых бутылок.
В гостиной спали те, кто по окончанию вечеринки уже просто не смог никуда уйти. Или кому, как и нам, идти было некуда. Самые счастливые на диване, остальные попросту на полу. Нас с Яськой, как самых «маленьких и наивных», Борис уложил в спальне рядом с женой, уступив свое место. Смертельно обиженный Ясиным пренебрежением Вашуков к тому моменту уже мирно похрапывал под столом в кабинете, куда уполз лелеять свои вселенские обиды на исходе пьянки.
Все спали. И только я рисовала. Нет, совсем не стул, превратившийся в космическую ракету. Но черное-черное солнце и хрупкую белую фигурку на его фоне. Изломанную фигурку, с оборванными нитями сил, с окровавленными крыльями, брошенными у ног. С потоками крови, заливающими низ картины и рваной сетью кровеносных сосудов по всему ее фону. А фоном — серы тени. Безобразные, уродливые. И далекие вспышки багрового зарева… Лишь два цвета использовала — красный и черный, другие не могла, не ощущала, не видела. И белый был лишь отсутствием цвета, куском первозданного пространства, этим цветом еще не испачканного. Критически малым куском пространства…