За стеклом (сборник)

Нестерова Наталья Владимировна

«Литературу она сдаст, — подумала Лена. — Но что делать с химией?»

— Подожди, Ванечка! — остановила Лена мальчика, который собрался уходить. — Я тебя конфетками угощу. — Достала из серванта и открыла коробку ассорти, еще Канарейкиным даренную.

— Если отвлечься от Гоголя Николая Васильевича, — признался Родион, — то я ничего не понимаю.

— Аналогично! — поддакнули Мила и Гена.

— Все так просто! — бросилась на защиту Соболевых Алла, которая была в курсе

дела. — Еще Фрейд говорил…

Что говорил Фрейд, узнать не удалось, потому что раздался звонок в дверь.

Лена вдруг подумала, что это пришла Иванова — та, что на фотографиях, которые лежат на столе. Ужас! То есть очень хорошо, сейчас бедной монументальной женщине все объяснят. Володя и объяснит.

Перед Володей стояла не Иванова, а бледный, взволнованный мужчина лет пятидесяти, с ухоженной, точно циркулем очерченной, бородкой-эспаньолкой. На свободной от растительности части лица разливалась бледность свежевыстиранной и подсиненной простыни.

— Я могу видеть Елену Викторовну?

— Кто вы такой? — довольно грубо спросил Володя, у которого были основания опасаться непрошеных гостей.

— По личному, очень личному делу.

— Кто вы такой? — еще строже спросил Володя.

— Моя фамилия Канарейкин.

— Петр Сергеевич? — изумилась Лена, не выдержавшая ожидания и прибежавшая на помощь мужу.

— Елена Викторовна! — простонал Канарейкин в ответ.

Он вытянул руки вперед и, отстраняя Володю, рванулся к Лене с такой силой, словно она собиралась убежать от него.

Лена попятилась в комнату.

— Мне надо с вами поговорить! — заклинал Канарейкин. — Здравствуйте, господа!

Он увидел, что попал на торжество, люди сидят за праздничным столом, смутился, но продолжал свое:

— Умоляю! Пожалуйста, наедине, пять минут!

— Зачем? — растерялась Лена. — Почему наедине? Мне нечего скрывать от семьи и друзей.

Канарейкин продолжал упрашивать ее удалиться для приватного разговора.

— Никуда она не пойдет! — отрезал Володя. — И вы сюда напрасно явились.

— Елена Викторовна, миленькая, все рушится! Поруганное имя, позор, тюрьма, — бессвязно лепетал Канарейкин.

— Петр Сергеевич, успокойтесь, — говорила она.

— Как же успокоиться? Ведь следствие, следствие идет!

— Это по делу Ивановой-Боболины? — тихо спросила Алла Настю, но все услышали.

Петя, которого весь вечер шпыняли, пожелал реабилитироваться.

— Это по другому делу, — сказал он. — Дядя Канарейкин изобретения своровывал.

— Воровал, — автоматически поправил его Родион.

— Все очень просто, — сказал Гена жене. — Соболевы организовали дома филиал прокуратуры.

Миле эта информация

решительно не понравилась. Она впервые посмотрела на Гену не покровительственно, а испуганно.

— Не боись! — обнял ее Гена за плечо. — Ты со мной.

— Все знают! — Канарейкин уставился на Петю. — Дети знают. Мое доброе имя, честь! У меня скоро внук должен родиться. — Канарейкин чуть не плакал. — Как он на меня посмотрит? Это была не моя идея!

— Не ваша, — подтвердил Володя, — а двух десятков других людей.

— Вы меня не поняли. — Глаза Канарейкина бегали с одного лица на другое в поисках сочувствия. — Зоя Михайловна, она предложила. Я исполнитель, но ее участие теперь практически недоказуемо. Она давала мне только те отказные материалы, которые шли через Елену Викторовну. То, что потом я приносил Зое Михайловне, получается, она видела в первый раз.

— В моих бумагах рылась! — сообщила Лена ничего не понимающим гостям.

— Давайте по порядку, — предложила Мила. — Кто истец и кто ответчик?

Но Лена почему-то вначале представила Канарейкину своих друзей:

— Родион, писатель. Его жена Алла, редактор. Геннадий, инженер, его жена Людмила, юрист-нотариус. Мой муж Владимир, кандидат технических наук. А также — Петя, Настя и Ваня.

— Петр Сергеевич, — вступил Володя и представил Канарейкина, — выдающийся изобретатель. Можно сказать, чемпион по количеству патентов. Но есть одна закавыка. Очень многие его патенты вульгарно сворованы, как Петька сказал (Петька гордо распрямился на стуле), у менее удачливых заявщиков.

— Вы сядьте. — Лена предложила Канарейкину стул. — Но подарки свои заберите.

Она взяла открытую коробку ассорти и протянула Канарейкину. Ваня вытащил изо рта надкушенную конфету и вложил ее в ячейку.

Канарейкин непонимающе смотрел на коробку, которую держал в руках.

— Какие подарки? Господи, да я вам… квартиру, дачу мою возьмите!

Все растерялись от этого возмутительного предложения. Все, кроме Пети.

— Берем! — сказал он.

И получил очередную оплеуху от сестры, а родители в очередной раз вскричали:

— Петька!

— Молодое поколение выбирает, — заметил Родион.

— Вы поймите! — быстро заговорил Канарейкин. — Я кабинетный человек… Изобретательство — дело тихое и для избранных. Эдисон! — вдруг сморщился и брезгливо скривился он. — Ну что он придумал? Лампочку накаливания? Да наш Яблочков к тому времени уже несколько лет бился, чтобы в России производство этих лампочек наладить. Эдисон был гениальным организатором и монополистом, на него трудился огромный штат талантливых изобретателей!