За стенами города. Дезертир Ведерников
Шрифт:
«Черт их знает, может быть, немецкий полковник не против шлепнуть и по кинотеатру, когда там идет фильм!»
«Но каков я! — теряю время на дискуссии с призраками».
Полковник:
— Так что же вы, русские, празднуете в годовщину революции, которая ничего вам не дала?
Господин из симфонического оркестра ничего вразумительного сказать не может, и потому приходится вступать в разговор самому Ведерникову:
— Люди празднуют праздники, а не поводы к ним…
Он мог бы рассказать о православных праздниках в деревнях: народ объедается, напивается, ругается, дерется… и все это в честь святых: аскетов,
«О! Вспомнил!!! Я доски видел на чердаке!»
В аптеке уличный холод. За прилавком мужчина в пальто.
— У вас есть капли валерьяны?.. А борный спирт?.. А йод?
— Я понимаю вас… Есть только йод, но он не на спирту. Возьмите свечи.
— Как, у вас есть свечки?
— Геморройные свечи. Они на парафине. Но больше одной коробки отпустить не могу.
— Две хотя бы!
— Хорошо, платите за две. Берут еще «сен-сен»… От дурного запаха изо рта.
— Почему берут?.. Секрет?..
— Они на сахарине.
— О!
— Но это маленькая коробочка…
Засунул приобретения в карман. Аптекарь, не делающий тайн из того, чем его аптека теперь торгует, Ведерникову понравился.
Прошло три недели. В гостиной стекла покрылись льдом. Мороз не меньше пятнадцати градусов. В квартире холодно несмотря на буржуйку.
Надел валенки, натянул на голову зимнюю шапку, уши опустил.
Возьмет на продажу и обмен муку третьего сорта, — она лишь для него крысиная, а для других вся одинаковая. Взять с собой деньги. Он не может питаться одной мукой и горохом. От домашних запасов осталось немного кофе, перец и соль. Да, еще кулек чечевицы неизвестного происхождения, он не может ее съесть просто так. В ее судьбе есть что-то таинственное.
…Все идет хорошо. Он уже на улице. Хорошо, что падает снег, — теплее. Вот дом, в бомбоубежище которого скрывался. А вот дом, в который попала бомба в тот вечер и погубила двух граждан. Дом оградили, — может рухнуть стена. Кто-то о таких вещах еще заботится.
Оживление у продовольственного магазина. Что-то дают. Ему нет до этого дела. У него сегодня своя трудная задача: ему нужен жир и сахар. И все же мимо очереди протиснулся в гастроном. Пальцами разминает губы, сглатывает слюну, — что-нибудь спросить ему трудно, привык разговаривать только с собой. По карточкам выдают соленые помидоры — и это все?! Ведерников не верит.
— А что-нибудь еще давать будут? — бурчит он в перчатку, обращаясь непонятно к кому.
От серых лиц, от помятых помидоров исходит состояние какой-то оцепенелости. И, не дожидаясь ответа, он выходит из магазина.
— Однако, господин полковник, кинотеатр работает. Этот фильм «Маскарад», — снят по пьесе нашего знаменитого поэта Лермонтова. Он замечательно перевел стихотворение вашего Гёте «Горные вершины спят во тьме ночной…». Наши дети учили его в школе. Продовольственные вопросы вас, разумеется, не беспокоят…
А мне нужны жиры и сахар. И папиросы. И спичек неплохо было бы купить пару коробок. Кстати, каждую спичку можно разделить на две части. Так делали на военных сборах: довольно идиотское, скажу, времяпрепровождение при идиотском снабжении. Хорошо запомнил одну фразу еврея-политрука: «Вы, будущие командиры, даже не предполагаете, какая мощь у армии, в которой вы будете служить!».
Ведерников
Пара лиц шмыгала по всему сборищу, Ведерникову они показались подозрительными. Он выбрал группу, в которой не было мужчин.
— Что у вас? — спросила его дама в каракулевом полушубке, чем-то напомнившая ему Варвару.
Ведерников сообразил: криминальной тайной не является, что+ человек хочет купить, но можно, вероятно, попасться на том, что продаешь.
— Я ищу жиры. И сахар.
— У этой женщины, — дама кивает на тихое существо с мешками под глазами, — есть пшено. Она просит сто пятьдесят рублей за стакан. Но никто ей не дает. Я бы сама купила за сто. Это же пшено! За двести рублей я могу купить полкило хлеба.
Женщина с пшеном:
— Так чего же вы тот хлеб не покупаете?.. То-то! Хорошо, я отдам пшено за сто двадцать — я дома детей одних оставила.
Дама колеблется. Тискает свой ридикюль. Наконец решилась. Но поздно. Другая опередила ее. Дама в каракулевом полушубке уходит. Ведерников заметил, как она на миг крепко зажмурила глаза.
В одной группе парень торгует куском жмыха, в другой — стоит мужичок с кулечком конфет-подушечек обсосанного вида. У старика быстро разошелся столярный клей, Ведерников даже не успел разузнать его цены и на какой предмет он годится. Опустившийся мужчина без шапки, в драном ватнике хочет продать хлебную карточку — и недорого. Но брать боятся, потому что бывают фальшивые — немцы пачками сбрасывают их на город по ночам. Все карточки нужно регистрировать по месту жительства.
У стены дома торгуют дровами. Вязанки сложены на детских санях. У некоторых — настоящие березовые поленья, у других — обломки досок. Цена здесь твердая — семьдесят рублей сани. Хозяева обижаются, когда их спрашивают: «До дома повезете?».
Ведерников идет дальше. Под аркой дома барахолка: продаются валенки, пальто, рукавицы, костюмы, вязаные носки. Мальчик с матерью продают сочинения Генриха Сенкевича. Монгол — ручные часы. На стене пришпилено объявление: «В связи с отъездом срочно продаю мебель, богатую библиотеку и кухонные принадлежности». И рядом другое: «Супруги преклонных лет купят продукты питания или предложат взамен вещи. Продукты предлагать доброкачественные».
На ветру и морозе Ведерников простыл. Раздобыл две коробки спичек — и это все. Темнеет. Ветер усиливается. Узнал, что недалеко отсюда есть еще одна толкучка. Но им овладело безразличие. Колеблется. Внутренний голос: «Ты должен набраться терпения — и не возвращаться домой пустым». И «ты», спрятав нос в воротник, готов испытать судьбу.
Толкучка здесь действительно была, но ее разогнала милиция, — это сообщила ему старушка. Снег натоптан, видны одинокие фигурки людей — то, что от базарчика осталось. Ведерников наблюдает за красноармейцем в тонкой шинельке: он дважды прошел по одному и тому же маршруту. С ним заговорила старушка. Ведерников видит, как она указывает солдату на него. Задергалась мышца над коленной чашечкой. Стало жарко.